Соль и сахар

– Этот проспект весь в выбоинах. Я не могу позволить тебе идти дальше. Мы вызовем пожарных! – встревоженно говорит он.

Так, вероятно, сказал бы папа в этой ситуации. Но вместо того, чтобы загнать меня в ловушку страха, это осознание придает мне смелости.

– Они больше не могут ждать! – Я дергаю рукой, чтобы высвободиться из его хватки. – Пожалуйста. Я знаю, что я делаю.

Кажется, мужчина в замешательстве. Он переводит взгляд с меня на мать Педро и Амандиньи, его глаза расширены от страха.

Где-то в конце человеческой цепи ослабевает чья-то хватка. Но только на мгновение. Они снова берутся за руки, и нас с мужчиной рывком тянет назад. Резкого движения достаточно, чтобы моя рука выскользнула на свободу. Я не оглядываюсь. Я направляюсь к Педро.

Случайный кусок мусора под водой обвивается вокруг моей лодыжки, и я теряю равновесие. Делаю небольшой выпад, чтобы не упасть, больно ударяюсь о машину. Из меня вышибает дух, миллион звезд вспыхивают перед глазами. Левое колено горит.

– Лари!

В голосе Педро слышится паника. Он все еще держит женщину.

– Я не смогу идти, – испуганно говорит она. – Моя нога.

Ее костыли потерялись под водой.

– Кажется, я сломал ногу, – говорит Педро. – Я не могу двинуться!

– Можешь! – говорю я, но он не смотрит на меня. Его глаза сосредоточены на потоке, который угрожает нас утопить. – Мы можем сделать это вместе!

Мужчина, который до этого держал меня за руку, отваживается подойти ближе, оставляя остальных. Он изо всех сил пытается удержаться на ногах, сопротивляясь течению.

– Я понесу вас, сеньора, – говорит он матери Амандиньи, замечая, что она хромает. Затем он смотрит на меня. – Сможешь помочь парню? Справишься без меня?

Я чувствую комок в горле. Но мужество в его взгляде придает мне сил.

– Да, – успокаиваю я его.

Мужчина поднимает мать Амандиньи и медленно направляется обратно к живой цепочке.

– Обопрись на меня, – говорю я Педро. Он слишком напуган, чтобы двигаться. – Все в порядке. Обопрись на меня.

Я подставляю свое плечо для поддержки. Педро все еще стоит неподвижно, страх искажает его черты. Он не слушает, поэтому я хватаю его за руку и перекидываю ее себе на плечи. Затем я обнимаю его за талию.

– Пойдем домой, – говорю я.

Взгляд Педро наконец встречается с моим. А потом он кивает. Шаг за шагом мы вместе движемся к безопасности.

45

ПОНЕДЕЛЬНИК, 20 ИЮНЯ

Стены и пол в больничном приемном покое покрывает плитка выцветшего синего цвета. Я успела это забыть, хотя не так давно каждый день проводила здесь час или два, делая домашнее задание, пока мама помогала бабушке наверху.

Это напоминает мне давний дурной сон. Педро садится рядом со мной, устроив лодыжку на соседнем стуле, вокруг нее обернут пакет со льдом. Ему было так больно, что я была уверена, что она сломана. К счастью, это просто сильный вывих. Мы приехали сюда час назад, и с тех пор он сидит молча. Время от времени выжидающе смотрит в конец коридора, и я знаю, что ему интересно, есть ли какой-нибудь способ разыскать Амандинью и ее семью. Сотрудники больницы отвели детей в отдельную палату, вероятно, чтобы дождаться других членов семьи и обследовать их мать.

Когда мать Амандиньи втащили на тротуар, она была в сознании и, похоже, сотрясения мозга у нее не было. Но когда люди увидели, что весь ее воротник запятнан кровью, вокруг нее образовалась толпа. Я помню, как ее глаза лихорадочно шарили, перебегая с лица на лицо, пока она не нашла глаза своих детей. И лишь тогда она успокоилась.

Должно быть, когда мы были на проспекте, кто-то вызвал помощь, потому что вскоре парамедики стали уговаривать нас сесть в машины «Скорой помощи». Я продолжаю вспоминать, как она твердила дочери и племяннику: «Я в порядке. Это ерунда. Не больно. Простите, что напугала вас». Совсем как говорила бабушка.

У меня щиплет глаза.

– Если бы не ты, я бы все еще стоял там, вцепившись в машину, – нарушает тишину Педро.

Я смаргиваю слезы.

– Это неправда. Я знаю, ты нашел бы способ вытащить мать Амандиньи в безопасное место. Ты выполнил данное ей обещание. И ты был первым, кто бросился к ней на помощь. Не знаю, смогла бы я поступить так же.

От мыслей о его храбрости у меня до сих пор мурашки бегают по рукам. Это было самоотверженно. Возможно, слишком самоуверенно. Он забыл о собственной безопасности. Забыл, что так и не научился плавать. Теперь это заставляет меня задуматься, не та ли это самая движущая сила, побудившая его принять на себя ответственность за будущее «Сахара». Я не хочу, чтобы ему причинили боль, как… как причинили боль маме.

– Мне жаль, – говорит он. – Твой отец. Этот проспект.

Я отгоняю плохие мысли. Нам с Педро обоим повезло, что все обошлось.

– Теперь ты знаешь, почему я всегда избегаю этой дороги, когда мы едем в «Голоса», – говорю я.

– Ты такая храбрая.

– Ну, единственным способом преодолеть это было буквально пройти насквозь. – Я устало вздыхаю. – И я не могла тебя бросить.

Педро сглатывает.

– Спасибо.