Соль и сахар

Я чувствую, как между нами ширится старая пропасть, и я в ужасе от того, что все может вернуться на круги своя.

– Ненавижу это, – говорю я. – Что будет с нами, когда конкурс закончится? Вражда вернется, как прежде?

Педро остается бесстрастным. Я чувствую, что это прощание навсегда. Как будто у нас никогда больше не будет шанса поговорить так, чтобы другой выслушал. По-настоящему выслушал.

– В прошлый раз, когда мы разговаривали, ты упомянул своего отца, – говорю я, и Педро сразу же ощетинивается. – У меня не было возможности сказать тебе, как бы я хотела быть рядом с тобой. Чтобы сказать тебе, что ты не являешься неблагодарным из-за того, что уезжал из дома. И я не знаю, перехожу ли я здесь черту, но думаю, есть кое-что, что тебе нужно знать. Кое-что о твоем дедушке.

И я рассказываю ему о своей неожиданной встрече с сеу Ромарио на кладбище. Педро слушает меня с застывшим выражением лица.

– Я не в курсе, знал ли ты о прошлом моего отца в «Сахаре» и о том, как он погиб, – говорю я. – Но твой дедушка любил его как сына. Может быть, когда сеу Ромарио упрямится, когда он кричит на тебя, требуя, чтобы ты уважал традиции, когда он отказывается меняться, он просто пытается почтить память моего отца. Может быть, он просто хочет оставить все так, как оставил мой отец. Это все чувство вины, Педро. Он любит тебя.

Педро отводит глаза. Подъезжает очередной автобус.

– Я должна ехать, – говорю я, сдерживая слезы. Педро по-прежнему не смотрит на меня. – Дашь мне знать, когда захочешь встретиться, чтобы испечь наш пирог для конкурса?

По-прежнему ничего. У него на челюсти дергается мышца. Вот и все. Я потеряла его навсегда.

– Пока, Педро.

Я быстро сажусь в автобус, не оглядываясь, чтобы он не увидел, как я плачу. Забираюсь на заднее сиденье и прислоняю голову к окну. Стекло исполосовано дождем. Кондиционер работает на полную мощность. Я сижу, дрожа, обхватив себя руками за талию, но не только потому, что мерзну. Потому что я чувствую, что только что потеряла часть себя.

Когда Педро садится рядом со мной и осторожно кладет свою куртку мне на колени, я вздрагиваю.

– Ты так простынешь, – говорит он.

Мое сердце бьется в груди так быстро, что у меня кружится голова.

– Почему… почему ты здесь?

Я надеваю его куртку, и меня сразу же окутывает его запах.

– Я думал, что недостаточно хорош для деда, и все это время понятия не имел, что он… Он чувствовал вину за смерть твоего отца.

Мы еще немного говорим о моей встрече с его дедушкой и о долгой беседе, которая после этого состоялась у меня с мамой. Он внимательно слушает, но в его глазах читается горечь. Противоречивые чувства. Мое сердце разрывается, когда я вижу его таким.

– Ты ни в чем не виноват, – говорю я. – Твой дедушка застрял, пытаясь почтить память моего отца. Как и моя мама.

Он смотрит на меня, его глаза блестят от слез.

– Спасибо, что рассказала мне. Уверен, тебе тоже было тяжело услышать все это от деда.

– Так и было, – признаю я. – Но теперь я немного лучше его понимаю.

Педро хмурится.

– Понимаешь?

– Я поняла, что он любил моих бабушку и отца, – говорю я, и глаза Педро расширяются. – И что он любит тебя больше всего на свете. Он принимал неверные решения, но я… Я надеюсь, вы двое найдете способ все испра- вить.

Он долгую секунду смотрит на меня, его глаза изучают мое лицо, путешествуют по моим губам, и я понимаю, что он думает о нас. Оценивая, есть ли у нас шанс все исправить. Но мне не следует слишком на это надеяться. Я причинила ему боль, и он имеет право защищаться. Я могу сказать, что он оценивает, может ли мне доверять. Мое сердце замирает, когда выражение его лица становится жестким, потому что я знаю, что он все еще что-то чувствует ко мне, но борется с этим.

Может быть, Пэ-Эс, Виктор и Синтия были правы, когда советовали дать ему время. Я больше ничего не могу сделать или сказать. Теперь Педро решать, дать ли нам еще один шанс. Или не давать.

– Что, если я не хочу слышать извинений на эту тему? – произносит он. – Что, если для этого уже слишком поздно? Что, если я устал чувствовать себя так, будто я всегда недостаточно хорош?

Педро отводит взгляд, скрещивая руки на груди. Я не знаю, что ответить. Упрямые слезы скатываются по моему подбородку, и я тоже смотрю в окно, чтобы спрятать лицо.

Мы продолжаем ехать в молчании. Больно, что на мне все еще надета его куртка, его запах окутывает меня воспоминаниями о ночи на пляже, когда во всем мире существовали только он и я, такие близкие, а наши проблемы казались далекими, как звезды на небе.

Автобус внезапно сворачивает. Пассажиры кричат. Я отшатываюсь влево, врезаясь в Педро, и он обнимает меня, защищая.

Пассажиры вытягивают шеи, пытаясь увидеть, почему автобусу пришлось так резко свернуть, и мы делаем то же самое. Водитель автобуса встает, вытирая лоб полотенцем для рук.

– Наводнение на проспекте усиливается, – объявляет он. – Машины ломаются по всей дороге. Я чуть не врезался в одну из них!