Соль неба

Не боясь дождя, встал под струи, умыл руки, лицо, постоял, ловя ртом тугие капли.

Потом подошел к отцу Константину, обнял его, поцеловал трижды, ни слова не говоря, и возвратился в дом.

Константин еще постоял на крылечке, послушал дождь, посмотрел в небо и пошел к себе.

Отец Константин встал перед иконой и долго молился, благодаря Господа.

Уже совсем глубокой ночью вышел из комнаты и в темном коридоре столкнулся с Ариадной.

Ариадна была в ночной рубашке. Ахнула, смутилась, убежала…

Отец Константин посмотрел на нее и улыбнулся. И тотчас отругал себя за эту улыбку.

А Ариадна нырнула под одеяло и почувствовала, как дрожит всем своим телом.

Встала, надела свитер, но дрожь не унималась.

Лежала, старалась не думать ни о чем. Однако невозможное это для человека дело – ни о чем не думать.

И лезли в голову мысли неприятные: воспоминания о мужчинах, которые были рядом с ней в той, другой, словно бы и не ее, а все же ее жизни.

«Да и не были они никогда рядом! – злилась Ариадна непонятно на кого. – Поблизости были – не рядом. А рядом только мама до самого ее ухода… Да отец Тимофей. А больше – никого и никогда! И пусть! И не надо мне! Не надо!» – убеждала она себя, всеми силами души приманивая сон, который – наглец! – никак не хотел к ней идти. Заснуть бы, да не получается. И мысли в голову лезут совсем уж непотребные, и приятная, и одновременно отвратительная нега разливается по всему телу.

Захотелось встать, пойти на кухню, выпить воды. Но стало страшно: а вдруг его встретит?

И от самой этой мысли, от вопроса этого зазнобило снова.

Встала. Подошла к иконе. Стала молитвы читать. А потом вдруг само вырвалось:

– Не оставляй меня, Господи, пожалуйста. Пожалуйста, не оставляй меня!

Легла в постель. И мгновенно провалилась в сон.

Жители Забавино с трудом привыкали к тому, что есть Бог.

Например, никак не могли они представить, что, мол, есть Кто-то на небесах, Кто умеет следить за каждым человеком и перед Кем каждый должен держать ответ.

Один забавинец прямо так и спросил после службы:

– Как же это один Господь может за всеми уследить? Тут воспитательница в детском саду за всеми не присмотрит… А тут? Нас в Забавино-то сколько? А если в районе? А в области? А в Москве, говорят, миллионы живут. Миллионы! Как углядеть? А если, к примеру, весь мир взять? А? Ну, и как же Он справляется с такой ордой?

Отец Константин сказал, что Божий промысел человеку неведом и познать Божьи дела никому не дано.

А отец Тимофей пример привел.

– Вот скажи, – начал он. – Забавино есть такой город?

– Ну, есть, – ответил забавинец, удивляясь незначительности вопроса.

– И Москва, положим, есть?

– И Москва есть, – ухмыльнулся забавинец, понимая, что его подлавливают, но не очень понимая, как именно.

– И Забавино есть, и Москва есть. А вот забавинскому муравью ты это сможешь объяснить? Как муравью из Забавино растолковать, что где-то имеется Москва? Невозможное дело! Он же по-человечески думать не умеет, вот ты и бессилен. Получается, что и Москва есть, и Забавино существует, а муравью ты этого не втолкуешь никогда. Да что там! Ты муравью с окраины забавинской не объяснишь, где центр. Понимаешь, какое дело? И вот когда мы удивляемся промыслу Божьему, не понимая его, разве не такие же мы, точно муравьи малые?

И забавинец пошел размышлять о таинственной неясности жизни с Богом, о чем не думал до этого момента никогда. Мысли эти представлялись ему не только важными и даже в какой-то мере возвышающими его сходящую на нет личность, но и весьма интересными. Житель Забавино начинал осознавать: жизнь-то, оказывается, существует… То есть не просто некое неясное бытие по инерции, а вот именно – Жизнь с какими-то своими таинственными законами и закрученностями. Понять их до конца не представляется, разумеется, возможным, но предаваться размышлениям о них есть занятие полезное, нужное, и – да! да! да! – возвышающее личность, которая, может, и не до конца самого на нет сошла и вполне еще способна возродиться.

Было бы заблуждением утверждать, будто бы так рассуждали все жители города. Некоторые, например, вообще не понимали этого, как им казалось, нелепого занятия «рассуждать о жизни». Они привыкли к тому, что жизнь – это ветер, который несет тебя, неприятно задувая во все открытые части твоего существа, но тратить свои мозги на раздумья по этому поводу абсолютно бессмысленно, потому что так повелось издревле, а тут еще зарплаты не хватает, да и дети выросли, и надо их куда-то определять учиться…

Другие же приняли идею Бога сразу и накрепко. Словно она летала в воздухе всегда, незамеченная, а тут на нее указали, словно познакомили с ней. Так бывает, например, когда узнаешь нового человека, а он вдруг оказывается таким понятным и близким, что тебе начинает казаться, будто ты знал его всю свою жизнь, и ты уже не просто не понимаешь, как без него теперь жить, но тебе абсолютно неназойливо и спокойно представляется, будто вы жили вместе всегда.