Соль неба

Страстно молился отец Константин, вымаливая себе истинный путь и прощение и умоляя, чтобы исчезла Ариадна из его жизни, пропала, растворилась, растаяла…

И вот однажды, обычным забавинским вечером, ему показалось, что Господь услышал его молитвы.

Отец Тимофей сидел за столом и в который уже раз перечитывал стихи Зинаиды Миркиной. Эти стихи принес ему прихожанин – просто сунул пачку напечатанных строк.

Священник не знал, кто такая Зинаида Миркина – да и зачем это знать? Строки вливались в душу, наполняя ее тихим спокойствием. Чтение таких стихотворений походило на прогулку в лесу – много воздуха, тишины и покоя.

Любое слово стало лишним —
Шуршащий дождь. Бессменный вид,
Все громкое сейчас неслышно,
А все неслышное – звучит.

Так далеко остались крики,
Как будто ты давным-давно
Постиг, что тихий и великий
И в самом деле суть одно.

И этот шелест неустанный,
И этот плеск лесных ветвей
Тебя выводят к океану
Души затихнувшей твоей.

– Прекрасно! – сам себе вслух сказал отец Тимофей.

И начал читать стихи еще раз.

Во входную дверь позвонили.

Он не обратил внимания: знал, что Ариадна откроет.

Достал другую страничку.

А правота находится в конце
Пути, где больше места нет обиде,
В том, тайне проступающем лице,
В том Лике, что пока не виден…

Из коридора раздались грубые мужские голоса и испуганный – Ариадны.

Отец Тимофей не вслушивался в чужой разговор. Но от него веяло ощущением грубости и грубой силы.

Или не узнан.
Так, как по весне
Всю жизнь под снегом тающем найдете,
Так проступает Он на полотне
Земной, промытой небесами плоти.

– Ах, до чего же хорошо! – повторял настоятель.

Ему казалось, что строки эти можно пробовать на вкус, что словно они – не воздух, а плоть, что у них есть объем, масса, что их можно потрогать и испытать восторг от прикосновения.

– «А правота находится в конце пути, где больше места нет обиды», – повторил он, чтобы лучше запомнить.

Голоса между тем переместились в комнату Ариадны.

Они становились все более грубыми и агрессивными.

Терпеть такое становилось более невозможно, и Тимофей вышел в коридор.

От двери комнаты Ариадны отпрянул Константин. И, будто пойманный за преступным занятием, залепетал:

– Это она все… Я так и знал: она – недостойная, недостойная… – А потом сказал твердо: – Я вызываю полицию. Все. Вызываю полицию.

И исчез в своей комнате.

Голоса за дверью звучали все более грозно и агрессивно. Это была лавина мужских голосов, сметающая любые попытки Ариадны произнести какие-то возражения.

Ощущение… Необъяснимое, но властное; странное и мощное; невидимое и сильное… Ощущение… Оно ведет человека на благие дела и безрассудства… К нему можно относиться несерьезно, ему можно не верить, его даже можно презирать… Ощущение… Но не подчиниться ему невозможно… Оно толкает на подвиги и глупости; на деяния и дела; на проявления любви и ненависти…

Ощущение… Если бы не существовало его, как логичен, выверен и скучен был бы твой путь, человек! Какая прямая, бессмысленная дорога открывалась бы перед тобой! Сколько прекрасного и безрассудного исчезло бы из твоей жизни! Да и разве была бы жизнью эта дорога понимания и анализа; этот ясный, прямой, бездушный, безвоздушный путь?

Ощущение… Как часто именно оно помогает человеку остаться человеком, когда, казалось бы, и логика, и опыт, и статус поворачивают его совсем в иную сторону…

Ощущение черной агрессии и несправедливости почувствовал отец Тимофей из-за двери и постучал.

– Да! – крикнула Ариадна.

Голос у нее был тонкий и истеричный. Подлинная Ариадна едва прорывалась сквозь сумасшедший звук этого голоса.

Голоса затихли. Но дверь не открывали.

Ощущение страха лезло из комнаты во все щели, ползло по коридору, распространялось по дому.

Отец Тимофей сам открыл дверь, вошел со словами:

– Желаю здравствовать.

В комнате стояли двое мужчин лет сорока. Один был похож на актера Машкова – смотрел хитро, глаза его словно искали, за что бы можно было зацепиться, но, не найдя ничего достойного, продолжали поиск.

Второй – гигант, на огромных плечах которого покоилась небольшая голова, казавшаяся вовсе ненужной в общей композиции тела. Взгляд гиганта был ленив, спокоен и страшен, глаза его словно смотрели сквозь – людей, стены, небеса… Это был совершенно отдельный, существующий как бы вне этого мира, самостоятельный взгляд.

Ариадна сидела на кровати. В глазах ее застыл ужас человека, предчувствующего близкий конец.

Отец Тимофей вспомнил, что такой взгляд видел в тюрьме у молодого парня, когда на того шел с заточкой, обколотый дурью, зэк.