Читаем Солдат идет за плугом полностью

Несколько женщин работали немного поближе к селу, в огороде, занимающем несколько гектаров обнесенной забором земли, аккуратно разделенном на пестрые морковные, помидорные и огуречные грядки. Оттуда доносилось бездымное пыхтенье моторчика, который, видимо, качал воду из речки и гнал ее на гряды. Выше по холму виднелись поля картофеля с уже пышной ботвой, сахарной свеклы и репы. Эти поля уходили на два — три километра от села, а кое-где и дальше.

Оставшись Один, капитан Постников поставил складной стульчик с полотняным сиденьем, который неизвестно почему возил с собой в фуре Иоганн. Поставил стульчик, уселся, вытащил из кармана свой неразлучный русско-немецкий словарик и углубился в чтение.

Он чувствовал, как под тяжестью его коренастого тела все три ножки стульчика глубоко ушли в землю. Это словно бы упрочило его душевное равновесие. Лицо его приняло спокойное выражение. Капитан снял фуражку, расстегнул верхние пуговицы кителя и, неторопливо перелистывая странички словаря, посматривал спокойным взглядом в бескрайнюю даль полей.

До войны Постников служил начальником станции на железной дороге под Оренбургом.

Он никому из сослуживцев не рассказывал об этом. Но каждому, кто видел его, невольно приходило в голову, что война, наверно, не очень — изменила род его занятий; даже теперешний образ жизни его не очень отличался от привычного довоенного.

И в самом деле: дома, на железнодорожной магистрали, все так и кипело, пролетали тяжелогрузные длинные составы, пронзительно свистели паровозы. Все они проносились куда-то мимо станции, на которой служил Постников.

Нечто вроде этого получилось с капитаном Постниковым и на войне: служить ему выпало по интендантской части. Где-то неподалеку шли кровавые бои, горела земля, решались судьбы мира. Постников принимал в этом такое же участие, как и там, у себя на маленькой станции, когда он, прижав к уху телефонную трубку, слушал тонкий, словно комариный писк, голосок, передающий четкие распоряжения о погрузке и разгрузке, о маршрутах и "зеленой улице" для поездов, проходящих мимо, всегда мимо…

И так же как в свое время Постников привык к службе на станции, так и здесь он освоился с канцелярской работой, без которой и на войне не обойдешься. Находясь в войсковом тылу, он без обиды сносил колючие намеки офицеров с передовой, привык к едва заметному пренебрежению, сквозившему во взгляде у многих — и часто не лучших — армейцев.

"Писарчук, — читал он у них в глазах, — канцелярская крыса".

Да, пока он распределял имущество, писал бумаги, они сражались. Другие, может быть, неделями голодали, выбирались из окружения, окровавленные и грязные, а Постников ел за обедом горячий борщ, спал под крышей, разувался, иногда даже раздевался. В кармане у него всегда был чистый платок. Мало того — под его письменным столом, который блистал безукоризненным порядком, с некоторых пор завелась собачонка Белка, то и дело ворчавшая оттуда.

"Ничего не поделаешь, — говорил он себе, — куда поставили, там и работаю… Так уж мне, видно, на роду написано".

Одно только его смущало — да и то лишь в присутствии рядовых солдат — его офицерское звание, то, что он был капитаном.

Постников не раз с жадным вниманием, втайне завидуя, слушал рассказы о геройских подвигах офицеров на переднем крае.

Случай, каких немало бывало на фронте, круто повернул его судьбу.

Во время нападения фашистов, проникших в глубь леса, в тыл полка, капитану довелось наблюдать поразительно мужественное поведение Васи Краюшкина, который один прикрыл отход товарищей и впоследствии пропал без вести. Эта ночь в лесу многое решила в жизни офицера, не бывавшего до тех пор в бою. Тем более, что потом вся его часть попала в окружение и Постникову пришлось собрать и принять под свое командование большую группу бойцов. И как бы яростно отрекаясь от всего мелкого и будничного, что он делал до той поры, Постников самозабвенно отдался боевым делам. Теперь никто не узнал бы в нем прежнего канцеляриста. И если верно, что храбрость человека тем больше, чем тщательнее он ее скрывает, то пример Постникова подтверждал это.

Вывести часть из окружения, да еще на немецкой земле, было трудной и сложной задачей: неясно было, где находились основные силы соединения.

Капитан назначил людей в разведку, раздобыл повозку для тяжелораненых, выделил арьергард, роздал бойцам последний запас патронов, гранат, сухарей, всем объяснил задачу.

Вновь созданная часть получила боевой приказ: пробиться любой ценой из окружения. Капитан решил двигаться в обход главных дорог и только ночью. Днем — маскироваться в лесах. Строгая дисциплина поддерживалась всеми: каждый понимал, что любая оплошность грозит гибелью.

На четвертую ночь, когда они добрались туда, где, по всем данным, рассчитывали найти советские части, их неожиданно встретил кинжальный огонь врага.

Их освещали ракетами, прожекторами. Солдаты, не выдержав неожиданного ураганного огня, бросились назад, в лесную чащу, из которой вышли. Сполохи ракет освещали на чуть припорошенной снегом пашне трупы солдат.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза