Солдат императора

Нельзя не написать несколько слов о спутнике моем Пауле Гульди. Все еще не знаю, верно ли поступил я, взяв его с собой для совершения этого важного и в высшей степени непростого задания?

Человек он, безо всяких сомнений, достойный и храбрый. До сих пор вспоминаю, как он орудовал спадоном при Бикокка! Зрелище было столь прекрасно, что я поневоле возрадовался, что он воюет на нашей стороне. Есть, однако, в нем ряд странностей. Он умен и превосходно образован.

Глубина знаний его меня поражала еще во время бесед наших от мюнхенского лагеря до Италии. Где мог простой саксонский мещанин получить такое прекрасное образование? Особенно если принимать во внимание его неоднократные заверения, что ни один из знаменитых университетов не является его alma mater. Расспросы более подробные в нашем кругу неприличны, так что раб Божий Адам пребывает в частичном неведении относительно биографии своего товарища.

Это первая странная черта.

При своем уме и эрудиции Пауль иногда поражает полным бессилием в самых простых делах, с нашей обыденной жизнью связанных. Казалось, час назад он открывал мне воззрения свои на тонкости небесной механики и устройство Вселенной, которые сделали бы честь почтенному доктору Галилею, а потом выяснилось, что он не знает, что такое райхсталер и почему серебряная монета называется гульдинером.

Право, даже какой-нибудь престарелый профессор Сорбонны более находчив, чем мой спутник, и не столь наивен в житейских вопросах.

Однажды я даже воскликнул в великом смятении: “Господи, Пауль, а не с Луны ли ты к нам свалился?!”, чем вызвал долгий и безудержный смех сказанного Пауля, ничем не объяснимый, на мой взгляд. Это вторая странность.

Пауль Гульди двадцати лет от роду. Не самый юный возраст для солдата, мне казалось, что в такие годы горячность молодости должна бы начать уступать место рассудительной хладности, свойственной зрелым мужам. Но спутник мой совершенно беззаботен. Вижу, что он склонен относиться к путешествию нашему как к некоему разряду рыцарского подвига или приключения, будто он начитался древних “chanson de geste” о деяниях короля Артура и его выдуманных рыцарей Круглого стола и тому подобной вредоносной чепухи.

Все это заставляет меня приглядываться к нему с немалой опаской, ведь миссия наша требует хладнокровия, выдержки и немалого опыта. А ну как он выкинет что-нибудь из своего репертуара в Венеции? Но отступать уже поздно. Кроме того, сказанный Пауль очень быстро учится и впитывает знания столь энергично, что я с надеждой смотрю в будущее и смело передоверяю нас Божьему Провидению и его превосходной шпаге, которой я был бы совершенно рад, случись ей защищать мою спину в переделке…

О феррарских делах и моих опасениях.

…Вечером сего дня мы прибыли в Феррару. Остановились у моего друга Лукки Джованьолло в его загородном доме. Лукка этот льет пушки для герцога Феррарского и весьма преуспевает, являясь одним из почтенных граждан. Досточтимый Лукка, увидев меня, со всей любезностью принял нас, сказав: “Я счастлив, дорогой мой Адам, что ты почтил мое жилище своим присутствием”.

Пауль Гульди учтивейшим образом поздоровался и представился хозяину нашего временного пристанища, каковой ответил: “Досточтимый мессер Гульди, я первый раз встречаю столь прекрасно воспитанного и учтивого ландскнехта”, ведь он в полной мере был осведомлен об истинной цели нашего приезда и отлично понимал, кто мы на самом деле. Пока мы ужинали с превосходным сладким вином, Лукка излагал интересующие меня сведения, ведь он много путешествует по окрестностям и вхож в самые почтенные дома. Все его очень уважают и стремятся заполучить у него орудийные стволы. Он сказал как бы невзначай, с обычной для него тактичностью: “Герцог Феррарский, мой уважаемый сеньор, продал две недели назад дюжину фальконетов моей мастерской французскому поверенному мессеру Жерому де Перпиньяку по восемьдесят золотых скудо за ствол”, на что я промолчал, но подумал, что и три дюжины фальконетов французам не помогут и им скоро придется убираться из Ломбардии.

Господин Лукка Джованьолло оценил мой такт, что не позволил мне сказать ни одного плохого слова о сеньоре его, и так наша беседа имела самое отличное течение и плавность и несомненную пользу, так как ценные факты сыпались вроде бы сами собою, и даже если бы нас подслушали, никто не мог бы отличить наш разговор от разговора старых приятелей, которыми мы в самом деле являлись.

Все идет хорошо, но взгляды, которые бросает младшая дочь мессера Джованьолло на моего спутника, очень тревожат меня. Ведь Пауль превосходно сложен и силен, а его светлые волосы и серые глаза, столь редкие в этих местах, не могут не тронуть и не притянуть молодую итальянку.

Скажем прямо, что и Гульди на нее поглядывает, так как она отличается всей прелестью невинных пятнадцати лет. А сказанный Лукка человек самых строгих взглядов. Боюсь возможной ссоры. Хотя, признаться, что и я вот уже три месяца не был с женщиной и очень от этого страдаю…»

Из дневника Пауля Гульди

30 июля 1522 года