Солдат Иван Бровкин

— Сроду у нас в деревне воров не было, — качая головой, говорит седая женщина.

— Если воров нет, зачем держать собак? — спрашивает Самохвалов. — Они только против воров и действуют. Иначе одни накладные расходы.

— Собаки — это так… для порядка, — неуверенно отвечает какой-то старик.

— Знаю я эти порядки! — ехидно улыбается Самохвалов. — Слава богу, что собака голос подала, иначе завтра Ваня Бровкин отвёз бы гусей на базар. И поминай как звали!

— Совсем повредился парень. А всё от лени, от безделья это, — беседуют между собой женщины, идущие за Коротеевым.

— Никогда не поверю, что Ваня пришёл воровать! — убеждённо говорит один из колхозников.

— А зачем к гусям лез? — спрашивает Самохвалов. — Гуси только для питания и пригодны. С ними песни не споёшь!

— Он не к гусям, а к гусыне пристраивался, — ухмыляется один из парней.

Любаша в своей комнате. Она сидит на кровати и с волнением прислушивается к удаляющемуся шуму.

Входит Елизавета Никитична, включает свет и сердито смотрит на дочь.

— Чего в темноте прячешься? Ну говори, что вы там натворили?

Уткнувшись головой в подушку, Любаша расплакалась. Выражение лица Елизаветы Никитичны смягчается, она садится на кровать и, обнимая дочь, с мягкой укоризной говорит:

— А ведь завтра над нами вся деревня будет смеяться.

— Ну и пусть! — всё ещё плача, но уже, как всегда, капризно отвечает Любаша.

— Бездельник он, дочка. Не пара он тебе.

— А мне всё равно, какой он, — отвечает дочь и, прижавшись головой к матери, шёпотом добавляет: — Люблю я его.

Елизавета Никитична с досадой качает головой и, гладя рукой голову дочери, вздыхает.

— Горе ты моё горюшко…

Всё ещё сердитый Коротеев быстрыми шагами молча идёт по улице. За ним еле поспевают Самохвалов и остальные.

Разбуженные шумом, просыпаются колхозники и, выбегая на улицу, недоумевающе спрашивают:

— Что такое? Почему стреляют?

— Воры!

— Какие воры?

— Обыкновенные.

— Ваня непутёвый к председательским гусям подбирался, — нарочито громко, чтобы все слышали, говорит Самохвалов.

— Эй ты, бухгалтер! — грозно наступает на Самохвалова какой-то парень. — Заткнись, иначе я не поручусь за твоё здоровье!

— Отстань от него! — тянет парня за рукав девушка.

У Бровкиных. Ваня слышит доносящиеся с улицы крики людей. Он нервно шепчет:

— Пропал… Идут…

Мать прислушивается к шуму и, догадавшись, в чём дело, сразу свирепеет.

— Я им покажу!

Она поворачивается, чтобы выбежать на улицу, но Ваня хватает её за руку.

— Не твоё это дело, мама, не вмешивайся.

— Как это не моё дело? — не унимается Евдокия Макаровна. — Чего они за тобой гоняются, как за каким-нибудь преступником? Я им…

— Подожди, мама, — удерживает её Ваня. — Я забор сломал.

— Какой забор? — удивляется Бровкина.

— Председательский, — со вздохом отвечает Ваня.

Евдокия Макаровна молча разводит руками и садится. После небольшой паузы, укоризненно качая головой, произносит:

— Разве мало других заборов? Зачем именно председательский, сынок? — И со вздохом добавляет: — Горе ты моё горюшко…

Ваня смотрит в открытое окно. Мимо идут колхозники. Повернули к крыльцу Бровкиных. Слышен громкий стук в дверь. Ваня ложится на кровать и накрывается одеялом.

У крыльца стоит Коротеев и громко стучит в дверь. За дверью слышен голос Евдокии Макаровны:

— Кто там?

— Это я. Коротеев, открой, Евдокия!

Евдокия Макаровна открывает дверь.

— Что случилось, Тимофей Кондратьевич?

— Где Ваня?

— Дома. Кажется, спит.

Коротеев без приглашения входит в дом. За ним — Самохвалов и несколько колхозников. Остальные ждут на улице. В первой комнате вспыхивает свет. Коротеев видит: на стуле разбросана одежда, на полу мокрые от росы сапоги, на столе лежит гармонь.

— Что случилось? — спрашивает мать.

— Он у председателя забор сломал, — отвечает один из колхозников.

— Будет вам! Он ведь у меня непьющий.

— А зачем гуси гоготали? — иронически замечает Самохвалов.

Коротеев берёт со стула брюки Вани и внимательно их разглядывает. Сзади огромная дыра.

— Аполлинарий Петрович! — обращается он к Самохвалову. — Приложи.

Самохвалов с готовностью прикладывает клок материи к брюкам Вани.

— Полное совпадение! — восклицает он. — Криминал. А вы говорили, что гуси тут, так сказать, ни при чём.

— Новые брюки, только что купила! — сокрушается Евдокия Макаровна.

Коротеев решительно распахивает дверь в комнату Вани.

Ваня, повернувшись лицом к стене, лежит, укрывшись одеялом.

Коротеев, подойдя к кровати, останавливается и громко спрашивает:

— Тебе ничего не снится?

Молчание.

Коротеев садится на стул.

Вошедшие в дом колхозники тоже садятся и смотрят на Ваню.

Вся эта сцена производит такое впечатление, будто друзья собрались у постели больного.

В окна просовываются головы любопытных.

— Ну и артист! Как всё натурально представляет! — шепчет кто-то в тишине.

— Смотрите, даже не шелохнется! — говорит другой уже громче.

— Что там случилось? Почему молчат? — спрашивает кто-то, кому не удаётся пробиться к окну.

— Держись, Ваня! Спи! Не то худо будет! — ободряюще кричит со двора какой-то парень.

Смех на улице.