Солдат не спрашивай

Громилы явно пребывали в нерешительности. Они собирались обыскать Яна, понял Тайберн, и в ходе обыска, возможно, спровоцировать его. Но что-то их остановило, словно в атмосфере холла произошла какая-то внезапная перемена. Тайберн, даже просто наблюдая за ними издалека, как и они, почувствовал ее, но сначала не понял, в чем дело. Потом его осенило.

Все дело было в Яне — в том, как он стоял. Он, понял Тайберн, просто… ждал. С тем же терпеливым безразличием, которое Тайберн заметил в нем еще тогда, во время беседы в космопорте. За какую-то долю секунды, едва успев шагнуть в холл, он обнаружил присутствие там этих людей, оценил их и остановился. Теперь уже ждал он, чтобы первый ход сделал кто-нибудь из них.

Тайберну и тем троим, что окружали Яна, вдруг стало абсолютно ясно, что первому, кто дотронется до Яна, первым же придется испытать на себе силу рук дорсайского солдата — а это означало верную смерть.

Впервые в жизни Тайберн понял, какое воздействие оказывает на людей воин-дорсаец, причем безмолвно. Может, трое, окружавшие Яна, и были бешеными псами, но Ян в таком случае был волком. Теперь Тайберн понял, в чем разница. Псы — даже бешеные псы — дерутся, но побежденный пес, если может, старается удрать. Волк же никогда не бежит с поля боя. И побеждает во всех схватках, кроме одной — той, в которой он гибнет.

Через мгновение, когда стало ясно, что никто из убийц не собирается двигаться с места, Ян шагнул вперед. Он миновал их, открыл следующую дверь и вошел. В просторной гостиной, дальнюю стену которой почти целиком занимало огромное окно, было множество богато одетых мужчин и женщин. Они стояли, сидели, беседовали, держа в руках стаканы с коктейлями. Казалось, на его появление люди не обратили ни малейшего внимания, однако почти все краем глаза наблюдали, как он пересек комнату.

Ян решительно направился к человеку, стоящему возле окна, — почти такому же высокому, как и он, с горделивой осанкой, атлетического сложения, с симпатичным волевым лицом, обрамленным светлыми, почти белыми волосами. Он с каким-то недоверием наблюдал за приближением дорсайца.

— Грэйм?.. — произнес он тогда, когда Ян наконец оказался перед ним. Растерявшись на мгновение, он утратил над собой контроль, и в его голосе отчетливо послышались отголоски полублатного взвизга и природной грубости, до этого тщательно скрывавшейся. — А мои ребята… вы им… — он запнулся, — ничего не оставили, входя сюда?

— Нет, — ответил Ян, — А вы, конечно же, Джеймс Кенебак. Вы очень похожи на брата.

Кенебак молча уставился на него.

— Минуточку, — проговорил Кенебак. Он поставил стакан, повернулся и, быстро пройдя сквозь толпу гостей, вышел в холл, хлопнув за собой дверью. Разговоры смолкли, и во внезапно наступившей тишине из холла явственно донеслись звуки краткой яростной перебранки, вскоре стихшей. Кенебак вернулся в гостиную. От гнева на скулах у него горели два ярко-красных пятна. Он снова подошел к Яну.

— Да, — сказал он, останавливаясь перед Яном, — Они должны были… предупредить меня о вашем приходе, — Он замолчал, очевидно ожидая, что Ян что-нибудь скажет в ответ, но тот по-прежнему молча стоял перед ним и изучающе его разглядывал. Так продолжалось до тех пор, пока красные пятна снова не разгорелись на лице у Кенебака.

— Итак? — резко произнес он. — Слушаю вас. Вы ведь пришли ко мне поговорить насчет Брайана, верно? Я готов. — И не дав Яну сказать что-нибудь, он неожиданно грубо добавил: — Я и так знаю, что его расстреляли, так что этой новостью меня не удивишь. Должно быть, вы явились рассказать мне, как перед расстрелом он проявил себя настоящим героем… отказался от повязки на глаза и все такое…

— Нет, — покачал головой Ян. — Ничего героического в его смерти не было.

Высокий мускулистый Кенебак при этих словах слегка вздрогнул, будто от выстрелов невидимой расстрельной команды.

— Вот так… здорово. — Он недовольно рассмеялся, — Значит, вы пролетели столько световых лет, чтобы повидаться со мной, а теперь говорите такое! А я-то думал, вы были дружны с ним — даже любили Брайана.

— Я любил его? Нет, — Ян помотал головой. Кенебак застыл, на его лице мелькнуло выражение крайнего удивления. — Понимаете, — продолжал Ян, — он был очень честолюбив. Поэтому и солдат из него получился никудышный, а уж офицер-то и вовсе никакой. Я бы с радостью избавился от него, если бы военные действия на Фрайлянде не начались так внезапно. Ведь по его вине погибло тридцать два человека.

— Ах вот оно что! — Кенебак наконец взял себя в руки и теперь с кислой миной смотрел на Яна. — Значит, все дело в этих тридцати двух погибших. Вы считаете, что их гибель на вашей совести… Так, что ли?

— Нет, — ответил Ян.

Он произнес это слово довольно невыразительно, но Тайберну, слушающему наверху, показалось, что в этом коротком отрицательном ответе прозвучало какое-то презрение к человеку, задавшему подобный вопрос. На щеках Кенебака снова заалели яркие пятна.

— Значит, вы не любили Брайана и совесть вас тоже не мучает… для чего же вы тогда вообще явились сюда? — резко бросил он.

— Это мой долг, — сказал Ян.