Солдат, рассказавший неправду

Почему они пытались поставить его вертикально? Потому что, если бы рельс лежал на земле, было бы труднее попасть в перемычку между верхом и низом рельса. Если стать слишком далеко от рельса — можно было легко промахнуться, а если слишком близко — линия прицеливания становилась слишком крутой, и пуля попадала бы в рельс не под прямым углом. Кроме того, рельс вероятно изуродовал взрыв, он не сохранил свою прямизну и, лежа на земле, он не представлял собой хорошую цель. А еще мешал снег на земле, ведь шел январь сорок пятого года. Наверное, солдаты пытались прислонить рельс к деревцу, столбу или просто вбить его в землю. Может быть, кто-то, давясь от смеха, предлагал опереть рельс на спину старшины или подбросить его в воздух, как тарелочку для охотничьей стрельбы. Это была игра и ребята просто дурачились… Они смеялись, перестали думать о войне, но это не было нарушением устава, в котором не было ни строчки о стрельбе в рельс. Да, могли налететь немецкие самолеты, но кто-то все-таки наблюдал за воздухом и итог этого налета совсем не зависел от итогов стрельбы по рельсу. Командир роты смотрел на забаву «молодняка» сквозь пальцы, у командиров взводов тоже были свои дела и ребят никто не пытался остановить. Те из солдат, что были постарше, спокойно наблюдали за забавой «молодняка», кто-то ел, кто-то пытался написать письмо домой, а кто-то попросту перематывал портянки.

Война отступила… Она отступила так, как это может произойти только на самой войне — внезапно, без следа и с оглушительной тишиной, в которой жил только мальчишеский смех. Войну не смогли воскресить даже выстрелы по рельсу. Ведь выстрелы были не более чем игрой мальчишек в войну.

… Я хорошо запомнил его — бывшего снайпера. Хотя, мне стыдно признаться, но я почти ничего не помню из его рассказов… Не помню одного — самого последнего рассказа.

Гость был непримечательным человеком с суровым, неулыбчивым лицом. Когда он опирался локтями на стол, его ладони замирали возле лица и только указательный палец правой руки жил какой-то своей, отдельной жизнью. Палец почти всегда указывал на потолок, и я чаще смотрел на него, а не на лицо гостя. Я вдруг как-то особенно остро понимал, что там, за потолком, есть небо, что у неба нет дна и что этой безмерной вечности жизни противостоит не меньшая вечность смерти… Вечность смерти, которую рождает легкое движение пальца снайпера.

Я боялся гостя отца?.. Наверное, все-таки, да. Но бессознательно и, скорее даже не самого гостя, а того, что приходило в наш дом вместе с ним. Это был упоительный, почти романтический ужас равный ужасу перед разбушевавшимся океаном.

Однажды гость посмотрел на меня, попытался улыбнуться, подмигнул и спросил:

— Боишься меня, пацан?

Я ответил, что нет.

Гость кивнул. Он отвел глаза, вздохнул, немного подумал и, продолжая разговор с отцом, сказал ему, что из него получился бы хороший автоматчик. Польщенный отец пьяно заулыбался.

— Ты небольшого роста, крепкий и шустрый, — пояснил гость. — Когда рота в атаку шла, словно горсть гороха в сторону немцев швыряли… Только спины и видно было — там, там, там… В общем, перебежками шли. Но если будешь слишком медленно бежать, немцы очухаются и попадешь под минометный обстрел, а если вовремя не заляжешь — срежет немецкий пулемет.

Да, все было именно так — снайпер чаще видел спины своих друзей. Его задачей было выбивать пулеметные гнезда, корректировщиков артиллерийского огня и офицеров.

Наверное, именно тогда я понял главный принцип войны — чтобы выжить солдату нужно бежать на пулемет, потому что сзади за ним гналась смерть от мин. Достигнув окопов, пехота никого не щадила. Люди, преодолевшие страх собственной смерти, словно согревали на своей груди холодную змею, она становилась ручной, теплой, но не менее ядовитой.

Моя мама не любила гостей отца. Молодая, красивая и высокомерная, она входила на кухню распрямив плечи и от этого казалась еще красивее и еще моложе.

— Все, Коля, твоя королева пришла… — с виноватой улыбкой констатировал гость.

Он умолкал и, кивая головой, покорно выслушивал монолог разгневанной женщины. Мама говорила о том, что только дурак может попусту болтать языком о «таких вещах» при ребенке, что «если ты выпил, то и веди себя как положено» и что «какой муж, такие и гости».

Мама никогда не боялась скандала. Я имею в виду те случаи, когда она защищала своих детей или ей казалось, что она защищает их. А бывший снайпер только виновато улыбался ей в ответ…

Теперь о том, последнем рассказе снайпера. Одно время я думал, что он придумал его затем, чтобы доказать маме, что война это… ну, что на войне тоже можно остаться человеком. Но уже теперь я убежден в том, что он придумал его для чего-то совсем другого.