Солдат, сын солдата. Часы командарма

Григорий Иванович потер ладонью грудь, очень уж как-то не по-хорошему заныло сердце, и вздохнул. Но не завистью к преуспевшим товарищам был вызван этот вздох, не сожалением, что достались ему на долю скромное место в жизни и невидная работа (он столько сил, столько крови и сердца отдал этой работе, что уже не мог не любить ее, не мог не гордиться ею), а все той же навязчивой, тревожной мыслью, что уже недолго осталось ему ходить в ротных старшинах... Армия с каждым днем все молодеет и молодеет, уже командуют полками и дивизиями тридцатипятилетние, а на роты и батальоны приходят молодые солдатские сыны с академическими ромбами на мундирах. И кто знает, долго ли еще будут терпеть в кадрах стареющего и дряхлеющего старшину?

Но к чему они сейчас, эти мысли? «Сейчас я должен... А вот должен ли? Ой не обрадуется старый воин, получив от меня такую недобрую весть о своем внуке. Наверное, любит он паренька, души в нем не чает. А как же иначе! По себе знаю — нет у меня сейчас никого дороже моего Ванюшки. Скажут, умри за него — умру, не дрогнув. Так, может, и не нужно ничего писать Василию Михайловичу? Но я ведь не выдумку пишу, а чистую правду. Ну, а правда, думаешь, всегда доброй бывает? Иной раз правда ранит человека пострашнее, чем пуля».

Григорий Иванович поморщил лоб и, зажмурив глубоко задумался. На какое-то мгновение вся затея с письмом показалась ему и глупой, и ненужной, и жестокой к тому же. «Вечно одно и то же, ну и характер, всегда лезешь в чужие дела. Ну что тебе до этого заносчивого мальчишки-лейтенанта? Мало ли у тебя своих, более важных дел? Ну чего, чего ты лезешь, вот увидишь — тебя еще виноватым сделают».

Он еще некоторое время спорил с самим собой, отлично понимая всю бесполезность этого спора. Все равно он напишет генералу Громову. Все равно напишет, потому что... Да потому что такой уж он человек, Григорий Петров. «Что ж, по-вашему, позволить свихнуться мальчишке? Ну нет! Никуда не уйдешь ты от нас, товарищ Громов. Мы еще повоюем с тобой за тебя. Повоюем». Он хочет лейтенанту Громову добра. Пусть в этом никто не сомневается — только добра. А ему, старшине, нередко приходилось творить добро вопреки желанию тех, для кого он его творил. И он знает, какую, часто жестокую, боль причиняет это людям. Ведь только потом, переболев и перемучась, начинает понимать человек, как много хорошего сделал для него старшина. А другой даже и не подумает об этом. Но старшина и не ждет благодарности за добро. Если ждать ее обязательно от каждого, так, пожалуй, затоскуешь и вовсе изверишься в благодарности людской... А вот так вернее: избежал ошибки человек, помог ты ему выйти на правильную дорогу — вот это и есть награда тебе.

2

...Почти полдня потратил Григорий Иванович на письмо к бывшему своему командиру и, только написав адрес на конверте, выпрямил затекшую спину. Уже не хотелось никуда идти, растянуться бы на койке и поспать. «Устал! Ох, как устал!» Но еще в пятницу купил Григорий Иванович яблок для Ванюшки. «Обязательно надо их отправить сегодня. Завтра никак не выберусь на почту. И письмо надо отправить. Раз уж написал, чего его держать».

— Балует своего внучонка старшина, — сказал дневальный дежурному по роте, когда Григорий Иванович с фанерным ящиком под мышкой направился к проходной.

— И почтарей балует, — рассмеялся дежурный. — Они за счет нашего старшины план свой перевыполняют.