Пересекая в тумане широкое снежное поле, Алессандро думал о том, что на этот раз армия не отправит его в «Звезду морей», а просто поставит к ближайшей стенке и расстреляет. Но, учитывая обстоятельства – утерянный навык скалолазания и вражескую стрельбу, – не сомневался, что такой возможности у нее не будет.
Круг замкнется для всех, кроме Лучаны, которая выживет и родит детей, сильных, как жеребчики. Война для них станет сказкой или сном, Алессандро и все остальные – призраками, туманными изображениями на фотографиях, которых люди вскоре не смогут разглядеть, даже если будут на них смотреть.
Хотя его придавливали к земле двести пятьдесят метров веревки и прочее снаряжение, снежное поле он пересекал быстро. Куртку альпийских стрелков сменил на свитер, но не мерз, пребывая в постоянном движении. В разрыве тумана увидел, как ему показалось, австрийский патруль, медленно пересекающий его тропу, по пути вниз, достаточно далеко, чтобы размером не превышать винтовочный патрон. На миг они вынырнули из тумана и тут же исчезли.
Чтобы избежать встречи с ними, ему следовало взять вправо и позволить им продолжать путь влево, но он торопился и не возражал против того, чтобы схлестнуться с врагом. Вытащил револьвер, который уже опробовал на наблюдательном посту. Не сбавляя шага, двинулся к ним. Увидев его, они остановились. Не понимали, в чем дело: он один, тяжело нагружен, идет быстро, не пытается спрятаться, к тому же – это они разглядели, когда он подошел близко, – у него нет винтовки.
Они решили, что он один из них, а может, какой-то безумный нейтрал, индонезиец или перуанец, пересекающий зону боевых действий в зимнюю ночь, и не встревожились: он один, их четверо, все с винтовками, а он – без.
– Эй! Эй! – закричали они. Потом, поскольку он не ответил и продолжал идти, переглянулись, все в теплых куртках с капюшонами, и разом решили, что лучше его пристрелить.
В ту самую секунду, когда начали снимать винтовки с плеч, Алессандро вскинул револьвер и открыл огонь.
Они покатились вниз по склону и, когда он пересекал их следы, были уже очень далеко. Бросившись на снег, открыли стрельбу по Алессандро, но того уже скрыли облака, а когда рассеялись, его силуэт затерялся на фоне черного неба.
До стены он добрался в одиннадцать вечера. Без промедления снял ремень с револьвером, надел и закрепил на ногах и талии обвязку, разместил снаряжение, съел шоколадку, глотнул воды, надел перчатки из оленьей кожи с шерстяной подкладкой, достаточно теплые и позволяющие чувствовать скалу. Начал подъем в надежде, что дно и уступы тысячеметровой расщелины будут в достаточной степени свободны от снега.
Требуются недели, не месяцы, чтобы освоить скалолазание. В противном случае уходит слишком много энергии, когда прижимаешься к скале, выискиваешь прочную опору, стремишься хоть немного расслабиться и не бояться. Со временем альпинист находит общий язык с горами, может без особых усилий проделывать все, что раньше выжимало до последней капли, и все по одной простой причине: высота постепенно теряет значение. На краю пропасти глубиной в две тысячи метров он чувствует себя так же комфортно, как в плетеном кресле на Капри, потому что есть возможность обрести уверенность в себе, свойственную горным козлам, которые могут часами стоять на крошечном уступе над бездной.
Алессандро практически сразу почувствовал именно такое состояние души. Он не мерз, несмотря на холод и островки снега, которые хрустели, когда он перебирался через них. Чем быстрее он поднимался, тем жарче ему становилось. Лицо пылало, подкладка перчаток намокла.
Его окружала темнота, и он мало что видел над собой, но все-таки достаточно, чтобы продвигаться вверх по скале, которая казалась такой удобной, крепкой и знакомой. Лишь когда приходилось пользоваться ледорубом, чтобы пересечь островок слежавшегося снега, который иначе не отлеплялся от камня, он понимал, что какое-то время совсем ни о чем не думал, и, словно пробуждаясь от сна, начинал вновь оценивать свои шансы и представлять, что он сумеет опустить Рафи вниз. Он вонзал ледоруб в снег, который поблескивал под светом звезд, и вновь проваливался в блаженное состояние, где не было места мыслям или надежде, а оставалось только движение и удаль.
Задолго до войны Алессандро и Рафи придумали систему страховки для одиночного восхождения. Будь у него время, он бы воспользовался ею по ходу подъема, но он пытался добраться до Рафи как можно скорее и хотел на заре оказаться так высоко, чтобы орудия австрийцев могли достать его лишь на отдельных, наиболее открытых участках маршрута.