Солдат великой войны

Наконец правой рукой нашарил уступ с небольшой выемкой. Схватился за нее, потом левой нашел трещину, в которую засунул три пальца. Оттолкнулся ногами, возвращая их к той стороне воронки, по которой поднимался, поискал и нащупал опору, после чего уверенно продолжил подъем.

* * *

На рассвете, когда облака поднимались и напоминали белые короны на фоне синего неба, он добрался до напарника Рафи, который висел на веревке, покачиваясь на ветру. Алессандро не видел ни лица, ни рук. Нога в ботинке торчала под странным углом. Он поднял капюшон, чтобы не мерзла голова, и его присыпало снегом.

Перережь Алессандро веревку, в полете тело могло несколько раз стукнуться о выступы скал. А потом исчезнуть в реке, которая бежала у подножия горы. А не перережь, тело болталось бы в воздухе много месяцев, пока веревка не сгниет или не перетрется о скалы, когда тело раскачивает ветром. И телу все равно пришлось бы биться о выступы, прежде чем упасть на землю или в воду. Шансы, что тело обнаружат, были сейчас, пожалуй, выше, и тогда о гибели альпийского стрелка сообщили бы жене в Падуе или Вероне или родителям в Милане, лишив их напрасной надежды. Алессандро раскрыл нож и восемью ударами перерезал веревку. Тело беззвучно полетело вниз. Только что висело в метре под ним, и разом исчезло.

К тому времени, как он добрался до Рафи, солнце уже поднялось из-за гор. Рафи лежал неподвижно в позе зародыша, прижавшись спиной к каменной стене, прикрываясь рюкзаком вместо одеяла.

Алессандро на четвереньках пополз к нему. Наклонился к Рафи, открыл его лицо.

– Рафи. – Потряс его, но Рафи не открывал глаза.

Дрожащими, покусанными морозом руками Алессандро достал из своего рюкзака маленькую фляжку с граппой, открутил крышку. Поднес горлышко к губам Рафи, надеясь, что огонь граппы приведет его в чувство.

– Рафи, – взмолился он, потирая рукой холодные щеки.

Когда граппа полилась по подбородку, он сердито тряхнул друга. Он же видел, как грудь Рафи поднимается и опускается. Расстегнул куртку Рафи. Сунул руку внутрь. Сердце не билось, кожа замерзла.

Алессандро так устал, что, даже не привязавшись, лег на уступ и заснул. Солнце светило так ярко, что ему пришлось прикрыть глаза рукой. Если б он повернулся во сне, отправился бы в последний полет.

* * *

Когда он проснулся, ветер стих, а солнце жгло его обгоревшее лицо. Он повернулся к Рафи. Алессандро хотел спустить его вниз и полагал, что ему это по силам. Еще не наступил полдень, было тепло, руки он не отморозил, веревки хватало.

Как выяснилось, самое трудное – оторвать руки Рафи от боков, чтобы обвязать грудь веревкой. Тело окоченело. Попытка дернуть за кисти ничего не дала: до локтя рука двигалась, выше – нет. Алессандро пришлось воспользоваться ледорубом, как рычагом, чтобы оторвать верхние части рук. Обращение с телом Рафи, точно с бревном или доской, ужасало, вызывало тошноту, печалило. В книгах и в театре к покойникам относились с нежностью: прикасались легонько, целовали, накрывали невесомым саваном, который ложился на лицо как пушинка. В литературе древних с телом обращались даже с большей осторожностью, чем с младенцем, а в то утро Алессандро сбросил одно тело на лед и камень с высоты тысячи метров, а у второго ледорубом отрывал руки от боков. Только Бог, похоже, умел обращаться с мертвыми, поднимал, не повреждая, выказывал должное почтение.

Он попросил прощения, обматывая веревку вокруг Рафи и завязывая узел между лопаток, извинился за то, что собирался сделать. Линия крюков и уступов, которые они использовали при спуске, находилась на траверсе в двадцати метрах впереди. Это был идеальный путь вниз, и крюки располагались так, что каждый отрезок спуска заканчивался на уступе, достаточно большом, чтобы на нем можно было стоять.

Тело Рафи предстояло тащить, как мешок с песком, к тому месту, откуда начинался спуск. Трупу при этом, конечно же, досталось бы, а он не заслуживал столь жестокого обращения. Алессандро надел рюкзак и пополз к нужному месту.

Камень нагрелся от солнца, гора закрывала уступ от ветра, и только иногда легкое дуновение проносилось по уступу, чтобы тут же сорваться в пропасть. Ветерок ерошил волосы Алессандро и охлаждал голову. Он останавливался дважды. Один раз, чтобы надеть шапку, второй – чтобы снять, а когда снял, уронил. Она исчезла только после того, как он, наверное, с минуту наблюдал за ее полетом.

Когда он добрался до места, откуда начинался спуск, солнце и наклон горы позволили врагам увидеть его высоко над ними, и они отреагировали незамедлительно. Тут же загремели выстрелы, эхом отражаясь от окружающих гор, осыпая лед и снег. Австрийцы использовали снаряды с фосфором, которые сложили у орудий еще вчера вечером, и после их разрывов щупальца белого дыма тянулись навстречу ветру. Итальянцы ответили огнем, но не смогли удержать австрийцев от обстрела снежных навесов и ледников, так что эхо только усилилось.