Солдат великой войны

— Я буду вспоминать о тебе, — с этими словами Алессандро ушел. Гварилья запер дверь и повернулся к детям.

* * *

К тому времени, как Алессандро добрался до кафе, облака рассеялись, и небо синело до самого горизонта. Хотя стало жарко и солнце слепило глаза, в кафе царили прохлада и полумрак, так что официантам приходилось щуриться, когда они смотрели на улицу через большие окна. Посетителей было еще мало, но кофеварки уже пыхтели, как паровозы. Они сверкали начищенной медью, бронзой и сталью, а резервуары наполняла кипящая под давлением вода, готовая выплеснуться в армии чашек, стоявших рядом с армиями блюдец и бригадами сверкающих ложек. Под стеклом расположились торты и пирожные, на мраморных прилавках между сахарницами и молочниками — мраморные подносы с поленницами бутербродов с маслом. Ароматы кофе, пирожных и горячего шоколада бились друг с другом в воздухе, точно истребители. Все, что могло сверкать, сверкало. Вода булькала, официанты, в основном старики, выстроились вдоль стойки из красного дерева с медной отделкой в ожидании наплыва клиентов.

Восемь пар глаз следили за каждым движением. Если кто-то поворачивался на стуле, человек с полотенцем на согнутой руке тут же возникал рядом, чтобы выполнить любую прихоть посетителя. Официанты читали мысли. Могли предугадать, остановится велосипедист у кафе или проедет мимо, и что он или она закажет.

Когда Алессандро вошел под навес, пожилой официант шепнул человеку, стоявшему за стойкой:

— Один горячий шоколад, очень черный, очень горячий и три бутерброда с маслом.

— Чай и два бутерброда, — высказал свою версию бармен, и они поспорили.

Фабио уже выходил из дверей. Этого хватило, чтобы понять, что пришел друг Фабио, и о споре забыли. Как бы то ни было, оба знали, что не пройдет и часа, как в кафе набьется столько народу, что не услышишь собственного голоса.

— Хорошо выглядишь, Алессандро. Мы прорвались! — Фабио склонился над меню, словно объяснял что-то посетителю, которого видел впервые.

— Ты можешь присесть? — спросил Алессандро.

— В принципе?

— Я про сейчас.

— На мой коксикс?

— Чего?

— Глютеус максимус? Обтуратор интернус? Пириформис?[59]

— Что на тебя нашло?

— Я теперь интеллектуал.

— Зачем это?

— Нынче женщины предпочитают интеллектуалов, особенно женщины с большой грудью, поэтому пришлось стать интеллектуалом.

— Правда?

— Будь уверен.

— И можешь поддержать беседу о Платоне и Джордано Бруно?

— Это мужчины.

— А как насчет Малларме?

— Изобретатель велосипеда[60].

— Ты все такой же.

— Нет, я другой.

— В чем же? Можешь принести мне горячий шоколад и несколько бутербрдов?

Фабио выкрикнул заказ.

— Ты мне не веришь. Думаешь, я псих.

— Нет, конечно. Учитывая, где мы побывали.

Фабио сдвинул брови, насупился. Потом улыбнулся и рассмеялся, да так, будто смеялся над собой.

— Мне неудобно говорить.

— Да брось ты.

— Ну… — Он долго молча смотрел на Алессандро. Оба чувствовали себя идиотами. — Я хочу вернуться. Это безумие, но я не хотел уходить. Пришлось, сам знаешь.

— И что же?

— Я говорил с Гварильей. Он работает… — Фабио понизил голос и чуть ли не спрятался за меню. — Он работает за углом.

— Я только что от него.

— Он тебе не сказал? Это перекусил цепи Джанфранко. Потом он сам взял ножницы и стал освобождать остальных. И тут на верхней палубе появился полковник. Как только увидел нас, бросился за револьвером. Джанфранко метнулся на верхнюю палубу и помчался за ним. Убил теми самыми ножницами. Потом попытался отрезать голову. И тут же прыгнул в воду, даже не оглянувшись, как дикий зверь. Полковник был очень приятным человеком. У него осталась дочь. Сам видишь, правота на стороне армии. Джанфранко — дерьмо, и он, вероятно, будет жить вечно. С этого все и пошло. Чем больше людей прыгало за борт, тем больше народу хотело последовать их примеру. Даже лейтенанты прыгнули раньше меня. Никому не хотелось брать вину на себя. Я и подумал, что уж лучше побуду дома перед тем, как меня расстреляют, чем получу пулю в лоб сразу по прибытии в Венецию, но теперь я хочу вернуться. Наверное, я чокнутый.

— А я как раз по этому поводу и пришел.

— Гварилья вернуться не сможет. Он отрезал себе ногу.

— Знаю.

— Давай прямо сегодня. Нас, конечно, могут расстрелять, но что-то подсказывает, что не расстреляют.

— Мне тоже так кажется, что теперь точно не расстреляют.

— Или мы можем двинуться к передовой и попасть под перегруппировку. Никто никогда ничего не узнает.

— Очень возможно.

— Так идем?

— Сейчас не могу, — ответил Алессандро и объяснил, в чем дело. Он сможет пойти, когда отец достаточно окрепнет, чтобы можно было перевезли его домой, где-то через неделю или дней через десять. Готов Фабио подождать? Фабио согласился. Помимо прочего, еще и потому, что в кафе начала частенько захаживать одна женщина из Новой Зеландии.

— Из Новой Зеландии?

— Точеный нос, каштановые волосы, зеленые глаза, грудь вот такая, — он отодвинул меню на расстояние вытянутой руки.

— Ладно, — кивнул Алессандро. — Ты обделываешь свои дела, а я свои. И будем надеяться на лучшее.