— Дом… — начал адвокат Джулиани, словно хотел справиться о нынешнем состоянии дома, который уже и не ожидал увидеть еще раз, но его прервало появление группы санитаров и медсестер, которые вкатывали в палату кровать с лежащим на ней без сознания солдатом.
На Джулиани они внимания не обращали, вели себя так, будто в палате никого нет. Лучана почувствовала, как гулко забилось сердце. Алессандро спросил, не ошиблись ли они палатой.
— Нет, — ответил один из санитаров. — Сейчас привезем еще одного.
Адвокат Джулиани лежал молча. Умирающий солдат с закрытыми глазами и побелевшими губами рассказал ему о его шансах на выздоровление гораздо больше, чем врач.
— Нам нужна отдельная палата! — Алессандро повернулся к Лучане. — К этой он привык. Равновесие очень хрупкое. — И отправился на поиски врача, а Лучана подошла к отцу, чтобы хоть как-то утешить и успокоить его.
В коридоре санитары катили одну кровать за другой, словно переезжала вся больница. Пациентов из огромных коридоров первых этажей перемещали в маленькие палаты наверху. По лестницам санитары в сопровождении медсестер несли раненых на носилках. Они проходили сквозь колонны света, в которых плясала пыль.
Прижимаясь к перилам, чтобы не мешать санитарам с носилками, Алессандро спустился вниз.
— Что случилось? — спросил он доктора Де Роса, когда удалось его разыскать.
— Приказано увеличить количество коек втрое.
— Что, сразу?
— Ко второй половине завтрашнего дня.
— Почему?
— Немцы и австрийцы прорвали фронт на Изонцо.
— Где? — спросил Алессандро.
— Везде.
— Везде? Это невозможно.
— Говорят, целый миллион обращен в бегство.
Алессандро поспешил наверх, не зная, что и делать. Может, они с Лучаной смогут поухаживать за отцом дома? А может, если отступает целый миллион, ему следует вернуться в речную гвардию, возможно, армия объявит амнистию, чтобы вернуть дезертиров и попытаться остановить врага, который уже в Италии?
Он вновь почувствовал себя солдатом. Когда встретил на ступенях военного посыльного, тут же спросил, где прорван фронт.
Посыльный, взглянув на его медали, проникся к нему братской любовью, как бывает, когда военные встречаются в мире штатских.
— В Капоретто, — ответил он, — но говорят, отступление идет по всему фронту. Может, они смогут перегруппироваться.
Поднимаясь по ступеням вместе с медсестрами, санитарами и смертельно раненными на носилках, Алессандро строил планы на будущее. Он увезет отца домой, вытащит из палаты, которая теперь превратилась в пристанище для умирающих, даст ему возможность вновь насладиться солнечным светом и покоем. Отцу шел восьмой десяток, и он заслужил уединение и комфорт. А когда отец поправится, он вместе с Гварильей и Фабио вернется в Девятнадцатую бригаду речной гвардии. Отец поправится, его самого простят. Зима будет тяжелой и опасной, но потом придет весна.
Он вошел в палату отца, и его пронзила острая жалость к Лучане: в палате лежали уже три солдата, все без сознания, и хрупкая Лучана, положив локти на покрывало, пыталась отгородить отца от зрелища смерти.
Алессандро подошел к кровати.
— Папа, я поговорил с доктором Де Росом, и поговорю с ним еще раз. Возможно, мы заберем тебя домой, обеспечим тебе личную медсестру.
— Алессандро, не бойся за меня, — ответил отец.
— Я хочу забрать тебя домой.
— Ты должен понимать, Алессандро, что я твой отец. В этот мир я пришел раньше тебя, и первым должен проложить тропу в мире последующий. Это естественно, и ты не должен бояться, потому что в положенное время ты последуешь за мной, так что все нормально.
— Я пойду к доктору Де Росу.
Алессандро опять спустился вниз и привел доктора, который тщательно осмотрел пациента.
— Возможно, вы знаете что-то, чего не знаю я, — сказал Де Рос отцу, — но мне так не кажется. Не вижу непосредственной опасности. Еще несколько дней, и подумаем о том, чтобы отпустить вас домой.
Адвокат Джулиани приподнял руку, улыбнулся и уснул.
— Я побуду с ним, — Лучана повернулась к Алессандро. — А ты иди по своим делам.
И Алессандро отправился в свою — он это осознавал, — возможно, последнюю прогулку по Риму. Солнце сияло в прохладном воздухе, город лежал перед ним, наполовину золотой, наполовину — синий.
Листва с деревьев на берегах Тибра еще не опала, ветер шелестел в кронах, шуршал подсохшими листьями и поднимал в воздух фантастические черные облака — Рим оккупировали миллионы птиц, которые сидели на каждой ветке, пели, словно пытались согреть ветер, а потом внезапно срывались с места. Сюда слетелись скворцы, славки, вьюнки, ласточки со всей Северной Европы, с Балтики и Скандинавии, собираясь пересечь Средиземное море по пути в Африку, к пустыням и саваннам, Конго, мысу Доброй Надежды.