Солдат великой войны

Штрассницки начал диктовать, Алессандро — печатать.

— В части событий, которые я сейчас опишу, донесение составлено позже по некоторым размышлениям, через день после самих действий. Покинув лагерь в обычный час шестью колоннами, мы продвинулись на запад и юго-запад примерно на двадцать километров, после чего повернули на север, как поступали всегда. Поскольку горы и предгорья вдавались в puszta[88], мы уже не могли скакать по бескрайней равнине. В какой-то момент увидели перед собой три долины, которые, согласно карте, вели к городу Яностелек. Разведывательные данные, полученные от местного населения, свидетельствовали о том, что сербы контролируют одну из долин, а возможно, и сам город. Первым в бой с сербами вступил Второй батальон, в центральной долине.

Алессандро поднял голову.

— Я был в составе Второго батальона.

— И что?

— Мы не вступали в бой с сербами. Мы вообще ни с кем не вступали в бой. Это Венгрия. Сербы живут в Сербии. А в Венгрии — венгры.

— Это все отсюда. — Штрассницки постучал пальцами по голове и сжал губы, чтобы затянуться из трубки.

— Что, оттуда?

— Все.

— Может, вы имели в виду Первый или Третий батальоны?

Штрассницки задумался.

— Хорошо, — кивнул он. — Третий батальон. Знаешь, ты итальянец, я из Вены, и мы в Венгрии. Так почему здесь не может быть боснийцев?

— Вы хотите сказать, сербов?

— Да-да, сербов. — Он стал диктовать дальше. — Третий батальон первым вступил в бой с сербами, которые прятались за деревьями и на высоких склонах долины. Сербы выказали свойственную им дисциплину и не открывали огонь, пока колонна полностью не втянулась в долину. Наши люди спешились без команды и сформировали штурмовые группы. В жестком бою в лесу и на крутых склонах они обратили врага в бегство, убив восемнадцать человек. Третий батальон потерял шесть убитыми, девять ранеными. Тем временем Второй батальон, продвигавшийся по центральной долине, повернул назад, услышав вдали выстрелы, чтобы избежать засады.

— Нет, этого не было, — возразил Алессандро.

— Нет, было.

— Нет, не было. Я провел с ними весь день. Мы не никаких слышали выстрелов. Не поворачивали назад.

Штрассницки постучал трубкой по камню, выбивая пепел, потом снова набил ее табаком, раскурил.

— Хорошо. Поправка — Третий батальон.

— Но вы только что продиктовали, что Третий батальон…

— Извини. Первый батальон.

Алессандро напечатал: «Первый батальон».

— Возвращаясь, — продолжал Штрассницки, — Первый батальон угодил в засаду под огонь мортир и пулеметов. Мортиры, правда, выстрелили слишком рано, и только один снаряд взорвался рядом с колонной, предупредив о засаде и позволив остановиться до того, как авангард попал бы под пулеметный огонь. Колонна продвигалась в артиллерийском строю, одной длинной цепочкой, главным образом из-за узости тропы. Так что снаряды причинили лишь незначительный урон, убив одну лошадь и ранив другую, да еще осколком перерубило лямку бинокля. Гусары, оставшиеся без лошадей, быстро оседлали других лошадей и все ускакали из-под огня. Сербы перестали стрелять и оставались на позициях, решив, что стычка закончена, но Первый батальон нашел тропу, которая выводила на гребень склона выше вражеских позиций. Последовала команда спешиться, и гусары изготовились к стрельбе. Сербы, которые заметили их, выстрелили несколько раз из мортир и выпустили несколько пулеметных очередей, но тщетно, потому что наши люди находились вне досягаемости их огня. Зато враг находился в пределах досягаемости наших винтовок на расстоянии примерно тысяча двести метров. Стреляли мы сверху и имели все основания попасть в цель, учитывая точность нашего оружия и кучность стрельбы. И действительно, первыми же выстрелами из «маузеров» мы убили троих, выбив врагов с их позиций. Они отступили на открытую местность, потеряв еще одного человека. Тем временем только Второй батальон проскакал центральную долину, не встретив сопротивления, — Штрассницки помолчал, потом добавил: — Если не считать камнепада, который устроили враги, затаившиеся на гребне.

— Какого камнепада? — удивился Алессандро.

Штрассницки наконец вышел из себя. Повернулся к Алессандро, глубоко затянулся, выдохнул облако дыма.

— Послушай, или ты печатаешь то, что я диктую, или ты уволен!

— Вы не можете меня уволить. Я военнопленный.

— Ты прав. Я не могу тебя уволить, но могу пристрелить. Печатай.

Алессандро вновь склонился над машинкой, выражая тем самым согласие.

— Соединившись на окраине города, батальоны обнаружили, что он захвачен врагом, который оборудовал артиллерийские и пулеметные позиции, натянул колючую проволоку, укрылся за минными полями и земляными насыпями с мешками с песком поверху.

Глаза Алессандро метались из стороны в сторону, он строчил с дикой скоростью.