Солдат великой войны

— Разве это может быть хорошо?

— Ты не поверишь.

— Я не хочу умирать. Я буду бороться до конца, и уйду, лишь когда не останется возможности остаться.

— Я знаю, знаю, — Алессандро кивнул. — Ты едва ощущаешь время, но ревнуешь к нему больше, чем когда бы то ни было.

— Но вы много раз говорили, что сила появлялась ниоткуда, когда ее вроде бы уже не осталось. Она вливалась в вас, и вы этому удивлялись.

— Вливалась, — подтвердил Алессандро. — И сейчас вливается, но, как и я сам, все медленнее и медленнее.

— Синьор! — запротестовал Николо.

— Ты спрашивал, как я себя чувствую.

— Да.

— Я чувствую себя прекрасно.

— Правда?

— Да.

— А ваше сердце?

— Мое сердце чувствует себя не так прекрасно, но что с того?

— И как оно себя чувствует?

Алессандро повернул голову к Николо, который сел рядом, подогнув правую ногу под себя, как, вспомнилось Алессандро, садятся девушки, собирая ягоды.

— Оно чувствует себя, как будто человек внутри толкается в стены руками и ногами. И в руке такие же ощущения.

— Это серьезно?

— Это не смешно.

— Вам нужен врач?

Алессандро рассмеялся, да так бодро, что удивил Николо.

— Что тут забавного?

— Когда ты умираешь, врачи отираются вокруг тебя неделями, а потом несчастным людям, которых ты оставляешь, приходится продавать мебель, чтобы расплатиться с ними, хотя… ну что они сделали? Ты платишь им за то, что они скрывают от тебя правду об умирающем человеке. Деньги — это неважно. Что причиняет боль, так это ложная надежда, которую они внушают.

— Если бы кто-то заплатил моему отцу за установку столбов для сушки белья и они упали, отец вернул бы деньги.

— Но? — спросил Алессандро.

— Но что?

— Но?

— Я не говорил «но».

— А следовало.

— Следовало?

— Продолжай.

— Но… но… но я не знаю, но… но люди! Люди другие.

— Да. Продолжай, продолжай.

— Они — не веревки для сушки белья. Их трудно понять. Они не живут вечно. Даже сушилки падают при землетрясении, но это уже не по вине отца, и он оставил бы деньги себе.

— Да! — воскликнул Алессандро и хлопнул в ладоши. — Знаешь что, Николо?

— Что? — спросил тот, улыбаясь, словно барашек.

— Ты начал думать, а два дня назад не думал.

Николо признал, что это так. И если бы не темнота, Алессандро увидел бы, как просиял юноша.

— Думаешь, задаешь вопросы, рассуждаешь, и тебе это нравится. Знаешь, это как с лавиной. Стоит ей тронуться, и ее уже не остановить. Понимаешь?

— Нет.

— А я чувствую, что понимаешь.

— Не совсем.

— Разумеется, понимаешь. Ты так доволен собой, что хочешь, чтобы я описал, как тебе это нравится. Удовольствием надо наслаждаться без чьих-то описаний — как первым оргазмом.

— Что такое оргазм?

Алессандро вздохнул.

— Да перестаньте. Я не такой, как вы. У меня нет денег. Я не могу купить даже велосипед, не говоря уже об оргазме.

— Господи. — Алессандро закатил глаза.

— Оргазм — это автомобиль, так?

— В смысле… как «Испано-Сюиза»?[99]

— Так я прав?

— Нет. — Алессандро понизил голос. — Это разновидность японского фонаря.

— Не нужны нам оргазмы, у нас есть лампочки накаливания, — фыркнул Николо.

— Но скоро ты согласишься отдать все свои лампочки накаливания за один оргазм.

— Это вы так думаете, — в голосе Николо послышалось возмущение. — Лампочки накаливания дорогие. Я даже одну не отдам за оргазм.

— Это тебе так кажется.

— Вы во многом абсолютно уверены, так? Вас послушать, так я стану президентом АЗИ. — Он подождал возражений Алессандро, но тот молчал. — Буду жить в большом доме с множеством кожаных книг…

— В кожаных переплетах.

— В кожаных переплетах. Летом плавать на собственной яхте в Швейцарию.

— Откуда?

— С Капри.

Помолчав, Алессандро сказал:

— Я собирался высмеять тебя, но Рона сначала впадает в Женевское озеро, а потом вытекает из него. Так все может быть.

— А почему бы не просто приплыть туда по морю? — спросил Николо.

— Невозможно. У Швейцарии выхода к морю нет, но тамошние озера с морем связаны. Может, доберешься и до Невшательского. Такие идеи мелькают в географических журналах.

— Это все для богачей.

— Да. Географические журналы многое предлагают богатым. Классовое различие людей в том, что огромное большинство помнит юность, как свое лучшее время, и только ничтожная часть, избежав нарастающих жизненных тягот, находит кое-что получше в более зрелом возрасте.

— Может, Бог сделает меня богатым.

— Возможно.

— Бог с самого начала не сделал меня богатым. Я больше в Него не верю. Моя сестра верит.

— Если ты в Него не веришь, как Он сможет сделать тебя богатым?

— Какая разница, если Он и так и так не делает.

— Я не думаю, что сделает. Ты сам можешь сделать себя богатым. Ему без разницы.

— Без разницы?

— Да. В этом я уверен.

— Почему?

— Деньги относятся к тому немногому, что придумал не Он. Его придумки — птицы, звезды, вулканы, душа, лучи света, но не деньги.

— Вы верите в Бога, так?

— Да.

— Как вы можете? Что Он сделал для вас?