Солдат великой войны

Мало того, что на этой — а может, и еще на одной — машинке можно печатать самые важные документы, так дьявол, который привез их в контору, появился в четверг с пачкой грязной черной бумаги, которая, вставленная между листами, позволяет получить до пяти копий исходного документа.

Хотя результат отвратительный, все идет гораздо быстрее, и работы у нас теперь только для трех писцов и трех машинок. Ваш отец собирается оставить лишь одного старого писца, чтобы вести протоколы, писать письма и сопровождать его в суд. Моя рука уже не так быстра для подобной работы. Как Вы знаете, она нелегка.

Мне придется выйти на пенсию, но я не могу себе этого позволить. Все свои деньги я потратил на сок.

Поскольку к пишущим машинкам у Вас отношение такое же, как у меня, умоляю о содействии. Помогите мне предпринять последнюю попытку.

Я должен стать профессором теологии и астрономии в университете, где Вы сами учитесь. Я долгие годы изучал и формулировал идеи и теории, которые откроют загадку этой тягостной жизни. Я не прошу много денег, только компенсацию расходов на сок.

Вы должны устроить мне эту должность. Если она уже занята, я готов помогать тому, кто ее занимает, в выполнении его обязанностей, если необходимо, то и бесплатно, потому что скоро я начну получать небольшую пенсию. Собственно, если необходимо, я готов внести сумму, необходимую на содержание профессорской должности, при условии ее получения.

Я приеду в середине следующей недели, чтобы предпринять последнюю попытку. С наилучшими пожеланиями, искренне Ваш — Орфео Кватта».

На следующий день, когда Алессандро вернулся с последней лекции, Орфео уже ждал у дверей.

— А это что? — спросил Алессандро, указав на огромную круглую стянутую ремнями сумку, сшитую из настоящих шкур.

— Это мой чемодан, — ответил Орфео с таким видом, будто Алессандро сморозил глупость.

— Но… но ведь тут шерсть. Никогда не видел чемодана с шерстью на боках.

— Недубленые шкуры самые крепкие, — объяснил Орфео. — Такими чемоданами пользуются американцы, но они оставляют головы и хвосты.

— А чья это шкура?

— Коровья.

Алессандро пригласил Орфео остаться у него в надежде, что сумеет отговорить его от «последней попытки» и отправить в Рим с письмом к отцу, в котором намеревался, воззвав к человеколюбию, упросить взять старого писца на прежнее место.

Но Орфео на уговоры не поддавался.

— Орфео, — прямо заявил Алессандро, когда они уселись у горящего камина, — ничто в мире не заставит университет дать тебе должность профессора или даже позволить просто ему помогать. Ни на день, ни на минуту, ни на секунду. Если ты поедешь обратно в Рим с письмом, которое я напишу, твоя жизнь вернется в исходное состояние.

— К Адаму и Еве.

— Можно и так сказать.

— Висячие сады Вавилона.

— Я не знаю, как скажешь, Орфео.

— Нет, — с самодовольной улыбкой отказался Орфео. — Если там услышат про благословенный сок, который я открыл во всех купелях, меня точно пригласят на кафедру.

— Не думаю.

— Нет, пригласят. Уверен, что пригласят. Все теоретические рассуждения здесь. — Он постучал пальцем по виску. — Гравитация, время, цель, свободная воля, что ни возьми. Боль всего мира исследована.

— Ладно, хорошо. Я отведу вас к человеку, который решает такие вопросы, и вы все расскажете ему сами.

— Нет, — покачал головой Орфео. — Так ничего не выйдет. — Алессандро молчал. — У меня нет никаких дипломов. Меня никто не знает. Мне потребуются долгие годы, чтобы стать профессором.

— Именно про это я и говорил.

— И эти люди могут не знать ни о неотступной кричащей боли вселенной, ни о благодатном соке.

— Уверяю вас, даже если и знают, ни за что не подадут вида.

— Мы должны их перехитрить. Открой мой чемодан.

Алессандро осторожно развязал ремни волосатой бочки, которую сам занес по лестнице в комнату, и вытащил удивительную академическую мантию и шляпу, каких ему еще не доводилось видеть. Отделанную пурпурными лентами и мехом. Розочка из рыжего лисьего меха украшала грудь, петля золоченой цепи — одно плечо. Шляпа напоминала боевой корабль четырнадцатого столетия, который реинкарнировался в пурпурную подушку.

— Что это? — изумился Алессандро.

— Мантия президента Университета Тронхейма в Норвегии. Никто о нем ничего не слышал, к тому же он умер.

— Ты ограбил могилу?

— Все знают, что муж моей сестры — портной в Гамбурге. Много лет назад, когда ректор Тронхеймского университета приезжал в город, он отдал мантию моему брату, чтобы тот расставил ее. Ему предстояло произнести речь, а он располнел. Наверно, слишком налегал на норвежские оладьи, которые называются jopkeys. И неожиданно умер, а его жена сказала моему зятю, что мантию он может оставить себе. Зная о моих честолюбивых мечтах, зять прислал ее мне.

— И как вы собираетесь ее использовать?

— Разве непонятно? Ректор университета Тронхейма, проездом в Болонье, решил выступить с важной лекцией.

— Но вы же не знаете норвежского языка!

— Никто не знает норвежского. К тому же я говорю на чистейшем итальянском, так что никаких проблем нет.

— А если на лекцию придет норвежец?