Солдатами не рождаются

Таня первые несколько шагов еще выбирала, старалась не ступить на голову или на лицо. А потом, не выдержав зрелища застывших, затоптанных, вывернутых мертвых голов, закрытых и открытых мертвых глаз, пошла, спотыкаясь, задевая за что-то, боясь только одного — упасть! — и все время неотрывно глядя вперед, на черневшую впереди дыру землянки.

Она шла по людям, шла по тому, что было раньше людьми. И каждый из них служил в какой-то части, и был откуда-то родом, и писал когда-то письма домой. И никто из них еще не числился в списках погибших, и, значит, каждого еще ждали. А они лежали здесь, вдолбленные в снег и лед, и никто никогда не узнает о них — кто из них кто! Потому что уже нет и не будет никакой возможности узнать это.

— А где ваши солдаты? — продолжая идти и по-прежнему не глядя под ноги, услышала Таня голос Рослякова.

— А моих солдат тут нету, — ответил старшина.

— Ну, санитары?

— Всех санитаров военврач по землянкам расставил.

— Санитаров расставил, а сам в обморок… — Росляков выругался.

Он первым дошел до землянки и с треском рванул завешивавший вход задубевший от мороза черный брезент. От нервного напряжения рванул так, что брезент сорвался вместе с доской. Росляков нагнулся и ступил вперед, в темноту.

И Таня, шедшая вслед, тоже шагнула за ним по загремевшему под ногами брезенту.

В землянке сразу со света ничего не было видно. Кажется, она была большая, далеко, в глубине, слабо горел огонь, пахло чем-то дымным и удушливым. Вдруг кто-то тонко и длинно застонал, и сразу стало слышно шевеление людей, их хрипы и вздохи.

— Санитар! Где санитар? — крикнул Росляков.

— Я здесь, — раздался голос совсем рядом.

— Брезент обратно потом пристроите, когда уйдем, — сказал Росляков, — а то ничего не видно. Холодно здесь? С мороза не разберу…

— Не так холодно, товарищ военврач, люди тепло надышивают.

— Сколько их тут? Считали?

— Посчитали, как пришли, — восемьдесят шесть было. Да трупов поболе двадцати. Они слабые все, последние дни, говорят, уже и трупы вытаскивать не в силах. Я бы повытаскал, кабы нас на землянку хотя по двое было…

— Живых надо вытаскивать, — сказал Росляков. — Трупы и тут полежат. Идите передо мной, а то я не вижу. Как бы не наступить на кого.

Все гуськом, один за другим, пошли вперед, на свет горевшего в дальнем конце землянки огонька.

— Большая землянка, — сказал Росляков.

— Они говорят, сначала поболе пятисот человек на землянку приходилось.

— А сколько землянок? Семь?

— Считали — семь. Одна пустая, то есть не пустая, а все померли. Живых не нашли.

— Надо еще раз проверить, как так — живых не нашли! — Росляков остановился и окликнул: — Кто там сзади, ближе к выходу, заворачивайте! Еще хотя бы две землянки на контроль возьмите — сколько там людей? Подсчитайте — и обратно в барак.

Таня слышала, как сзади нее люди повернулись к выходу из землянки, но сама пошла дальше за Росляковым. Они подошли совсем близко к огню, и она поняла, почему здесь так сильно пахло горелыми тряпками. На полу землянки на двух железках был пристроен котелок, а под ним слабым синим огоньком тлели обрывки ватника. Вокруг этого вонючего костерка полулежало несколько человек. А за ними темнели очертания других человеческих тел.

Теперь, когда Таня немного привыкла к темноте и даже смутно различила лица тех, кто был ближе к костру, она повернулась к выходу и увидела, что и сзади по обеим сторонам узкого прохода сплошь лежат люди.

— Здравствуйте, — сказал Росляков, но никто ему не ответил. И только после молчания чей-то слабый, запавший голос спросил:

— Когда заберете-то?

— Часа через два-три начнем вас вывозить отсюда, товарищи. — Росляков наклонился и заглянул в котелок. — Чего варите?

— Снег топим, — ответил другой голос, такой же запавший и слабый, но все-таки другой.

— А разве вас не напоили?

— Еще охота. Боец, спасибо, чистого снегу принес… Вот, топим… А то и чистого снега не было.

— Почему?

— Кругом грязный, а дальше, к проволоке, где чистый, охрана не допускала, из автоматов била.

— Сейчас бульон варят, накормим вас еще до отправки, — обещал Росляков.

И опять наступила пауза, словно этим людям, прежде чем ответить, каждый раз надо было собираться с силами. Наверное, так оно и было.

— Осторожней кормите, — медленно сказал тот, кто заговорил первым. — Кроме жидкого, ничего не давайте.

— Это мы знаем, — сказал Росляков.

— Я сам врач, потому и говорю, — снова после молчания сказал голос.

— Из какой армии?

— Шестьдесят второй, младший врач Шестьсот девяносто третьего, стрелкового.

— Сколько не ели?

— С десятого. Пятнадцать дней…

— Четырнадцать, — сказал Росляков.

— Значит, ошибся. Думал, верно считаю.

— А до этого?

— Вывезете — все расскажем.

— Кто там еще со мной? — повернулся Росляков.

— Я, Овсянникова.

— Идите к выходу. Все ясно, прохлаждаться нечего, вывозить надо! — сказал Росляков. — По дороге на выборку посмотрите у нескольких человек состояние.