Солдатки

Стригалев просунул между прутьями в спинке кровати рыжую голову и дурашливо пропел:

— Провожала — ручку жала, проводила — все забыла.

— Я вам сейчас, Родимцев, двойную дозу брома вместо глюкозы введу, — с напускной серьезностью сказала Наташа. — И вам, Стригалев… — и она стала приготовлять шприц для укола.

— Надо ему, надо, — одобрительно заметил Сидельников, — утихомирьте парня. А то он ни одной сестрицы не пропустит, всем приятности говорит, все они ему жинку напоминают.

Вторая палата считалась палатой выздоравливающих. Бойцы перенесли не одну операцию. Долгие месяцы лежали в лубках, гипсе, шинах, но сейчас, возвращенные к жизни, они радовались ей бурно и нетерпеливо. Заводили возню, боролись, фехтовали костылями и палками, проказничали, как школьники.

Стригалев часами сидел на подоконнике и переговаривался с проходящими по тротуару девушками. Сидельников, столяр по профессии, все чаще поглядывал на шаткие госпитальные табуретки и тумбочки, на неплотно вставленные стекла и наконец, не выдержав, раздобыл у завхоза молоток, рубанок, стамеску и принялся за милое его сердцу столярное ремесло.

Раненный в левое плечо Родимцев, освободившись наконец от шины и получив возможность вставать с постели, уже ни минуты не мог сидеть без дела: помогал нянечкам раздавать завтраки и обеды, разносил чай, устраивал яростные состязания в шашки и домино. Балагур, весельчак, задира, он быстро располагал к себе людей, повсюду у него находились братки, товарищи, свои ребята.

Около койки Родимцева постоянно толпились раненые. Сюда, как на огонек, сходились все, кто любил поспорить, скоротать часок-другой за разговором, от души посмеяться. В палатах так и говорили: «Пойду до Родимцева».

Спорили здесь о чем угодно: о марках тракторов, сортах водки, втором фронте, немецких трофейных автоматах.

Особенно любил Родимцев, когда около его койки собирались приятели-разведчики. О пережитом на войне он умел рассказывать с добродушной ухмылкой, очень просто и деловито, как о привычной и необходимой работе. Он помнил массу подробностей, смешных неожиданностей, подшучивал над своими неудачами и промахами, и слушать его было всегда интересно.

Наташа часто задерживалась в палате и прислушивалась к рассказам Родимцева. Вначале ей казалось странным, как можно было помнить, какой был вечер, когда разведчики уходили на задание, ругать повара, накормившего их подгорелой кашей, думать о недописанном домой письме, если на каждом шагу их подстерегала опасность, а может быть, и смерть.

— А иначе как же, — объяснил Родимцев, когда Наташа высказала ему свое удивление. — Убьешь там какого ни на есть поганого фашиста, да еще переживать из-за него? Нет, солдат так не привык.

О своих подвигах Родимцев обычно умалчивал.

— Про себя — это не тот разговор, — отмахивался Родимцев. — Средняя работа. А вот про дружка стоит, пожалуй. Мастер! Пятнадцать «языков» на счету имеет. Почитай, что всю войну у врага в тылу жил. Его у нас в полку так и звали: «заслуженный деятель разведки».

Но чаще и охотнее всего раненые вспоминали о доме, читали друг другу письма от родных, делясь подробностями своей жизни до войны.

В палате все знали, что жену Родимцева зовут Варечкой, живет она где-то под Иркутском, работает делопроизводителем в конторе МТС, что сын его, Володька, пошел в первый класс. О сыне Родимцев мог говорить без конца. Он во всеуслышание читал раненым письма от жены, сообщал о школьных успехах сына врачам, сестрам, няням, часами вел рассуждение с Сидельниковым о том, куда следует Володьке пойти учиться после окончания школы.

— Он у меня все науки превзойти должен!

Однажды в письме жены Родимцев обнаружил приписку сына: «Дорогой папа и все бойцы Красной Армии, которые раненые. Прошу разгадать мою загадку: „Кто над нами вверх ногами?“»

— Эй вы, народ! Шевели мозгами! — Родимцев на всю палату прочитал письмо.

Раненые с серьезным видом принялись искать отгадку, придумывая самые невероятные ответы. Родимцев все это записал и отослал сыну. В очередном письме жены Володька сделал приписку: «Какие же вы все недогадливые!» — и прислал две новые загадки, шараду и загадочную картинку.

— Вот я его тоже уем… — раззадорился Матвей Сидельников и попросил Родимцева послать сыну его загадку.

Так завязалась веселая игра. Раненые обменивались с Володькой загадками, шарадами, ребусами, проставляли друг другу очки.

В последнем письме Варечка сообщала мужу, что она распрощалась со службой в конторе МТС и теперь работает трактористкой на гусеничном «Челябинце».

— Вот уж не в свои сани полезла, — Родимцев сокрушенно покачал головой и пожаловался соседям: — Жинка у меня какая — знаете!.. Невеличка, птаха малая. Туфельки тридцать третий номер, платьице — недомерок. К трактору Варечка и подойти близко боялась. Бывало, уговоришь покататься, так она дрожмя дрожит: «Ой, Петя, отпусти на землю. Еще взорвется что-нибудь…» Да что там говорить, — заключил Родимцев, — плакали подшипники…