Солдатская сага

Парняга так рьяно зачавкал, что понял я — срочно нужен Степан. Залез к Катаеву в башню — давай связь налаживать. А фельдшер наш по всей колонне, как заведенный… Нашли в Кишиме, только раненых отправил. Я ему так мол и так…. Ох тут он меня — и в хвост и в гриву, да так залихватски, да с выпендрежем своим сибирским, чалдон безбашенный.

Ну мне тоже с ним особо любезничать не о чем. Тоже мне — прапор, пуп земли. Нагавкавшись вволю, сговорились, что как разделается он с делами, так найдет машину и приедет. А тут ночь на носу, куда ездить — к урюкам на шашлык? Жопа…

С третьего или четвертого захода по связи сообщил, что едет с комендачами. Сказал, чтобы я воды разогрел. На чем? Втихую затащили один термос в окоп, накрыли палаткой и спалив три или четыре осветительных огня наш молодняк чихая и кашляя выдал на-гора литров двадцать кипятку. Взводный только головой качал, за этим цирком наблюдая.

Наконец приехал Степан. Приволок свою сумку и еще целый вещмешок медбарахла. Сразу осмотрел собаку. Спрашиваю:

— Ну, что?

— Да что, шить бочину надо… ногу потом посмотрим, с грудью вообще хер разберешь… Ладно, давай — время! не казенный, поди…

Давай!

Взяли Темира, фонарь взводного, Степановы причиндалы, воду, обложились палатками и начали нашего Дусю латать.

Первым делом добрым куском бинта схомутали пасть и завязали узел на затылке, под ушами. Внутримышечно дали обезболивающее.

Начали очищать рану. Обкололи вокруг новокаином, вылили почти всю воду, кое-как, местами прихватывая кожу состригли закаменевшую шерсть. Стали промывать перекисью, тут же все запенилось бело-розовым, обильно пошла сукровица. Смыли фурацилином, жирно обмазали вокруг раны йодом. Семен разложил кривые иглы, нарезал и намочил антисептиком обычную армейскую суровую нить и говорит:

— Чего смотришь? Схватил зажим — вперед!

— Че, я буду шить?

— А кто?

Ну, с Семеном особо не поприпераешься — спасибо, что вообще приехал. Давай шить. Тот только покрикивает, да в гроба-душу-мать клянет жопорукого чухонца. Я уже под конец и смеяться не мог от его матюгов. Это ж как и, главное, где, так ругаться выучиться можно? Ума не приложу….

Дуся лежит смирно, иногда только шкурой передернет. Тут-то и ему — по первое число от Степана. Не шали! А то долдон криворукий женилку к хвосту с перепугу причинит, что тогда: пока поссышь, служивый — пять раз кончишь. Ну, и все в таком духе, пока я не управился.

Серега просидевший весь вечер рядом с нами — просто выл, сил ржать уже не было. А чего, классный день у летехи. Взвод — красавец. Себя показал, гранатомет добыл, раненых спас. Всех прикрыли, потерь — ноль. Даже собака чужая и та — выжила. А тут такой концерт под занавес: Райкин — отдыхает.

Смешно им, а мне — терпи, обтекай. Нашли потешницу, швею-мотористку. И поди слово скажи — Семен разухабился, попустило мужика с утренней горячки, вот и потешается. Ты ему слово — он тебе десять в ответ, да так, что и рот потом открывать не захочешь. Это тебе не батальонная связь. Сиди на попе ровно, шей псину и сопи себе в обе дырочки, гиппократушка….

Управились с боком — засыпали все желтой хирургической присыпкой, как подсохло, поверх, замазали зеленкой. Занялись грудью. Состригли, где и как смогли, всполоснули, на чем и закончили. Грудина у пса — будь здоров, не у всякого мужика такая. Мышцы литые, тяжелые. Насчитали четыре дыры. Все мелкие — скорее осколки, а там, как Судьба карту сдаст. Рентгена нет, как проверить — зондом? А дальше — полостная операция в условиях окопа, силами двух коновалов? Бред….

Обработали. Перевернули на заштопанный бок. С Семена весь кураж мигом слетел…. Явно пуля, чуть выше колена. Кость раздроблена, нога соплей болтается. Кровоточит негусто, но постоянно. Туго дело….

Тут Взводный выступил:

— А пацан-то наш — боец!

— В смысле?

— Сраку духам не показал, все на грудь хапнул.

А ведь прав! Действительно…. Приметил Серега — так и есть. Все раны спереди. В лицо пса били — не отвернул.

Семен приосанился:

— Ладно, мужики, кончай базарить….

Засыпали дыру не разведенным бицилином, обработали сверху, перетянули тугой повязкой. Потом Семен наколол антибиотиков, повторно вогнал анальгетики, дал димедрола.

Пошли курить. Спрашиваю:

— Ну и как он тебе?

— Ой, Глебыч…. Красивый собака.

Чуть третий раунд матерщины не начался, задрал уже своими приколами!

— Я про состояние…

— Усыпить бы надо, говорю же тебе.

— Тебя самого, блядь такая, усыпить надо….

— Да ладно, не дуйся, как сыч, тоже мне — целка. Подумай, что ему за жизнь светит — ни в работу, ни поиграть, ни суку покрыть…. Ну, да, как знаешь…. Бувай, здоров! — И полез к взводному на машину.

Я тоже долго не шастал. Завалился в Ткачев окоп, накрылся и вырубился до утра. Помню только, как ночью мои молодята под теплый бок, сменяясь с караула, тихонько заползали.

Вот уж впрямь — салажатова наседка.

* * *

Ночь прошла спокойно, а утром прибежал танкист с соседнего поста с тупым вопросом: «Кто тут — доктор?». Это меня по связи ищут саперы. Кто-то слышал вечерние матюги по эфиру и сообщил им, что собака жива. Сказали едут. Пошел посмотреть псину. Ясно — заберут.