Солдатский долг

После его смерти командование армией принял генерал войск СС Хауссер. Мы были счастливы его назначению, поскольку надеялись, что ему удастся прекратить непростительные и лишенные какой бы то ни было объективности придирки со стороны Гитлера. Генерал Хауссер служил в старой армии, всегда был солдатом и не занимался политикой. Но ему, как и другим, не удалось предоставить командованию корпуса достаточную свободу действий.

Мы постоянно оказывались перед альтернативой: или точно и четко выполнять полученные приказы, или, с полным осознанием своей ответственности, разумно командовать войсками. Недоверие Гитлера к собственным генералам не могло не иметь пагубного влияния как на ход боевых операций, так и на настроения в войсках. Подобное отношение не только вредило дисциплине и подрывало веру в объективность высшей власти, но и создавало очевидную напряженность между командованием армии и корпуса, а также армии и группы армий. Порой эта напряженность приобретала такую остроту, что штабы армий отправляли фальсифицированные донесения.

Состоявшееся 20 июля покушение на жизнь Гитлера мало затронуло войска. Бои приобрели такой ожесточенный характер, что общая ситуация, в свете наших ужасающих потерь, день ото дня становилась все более угрожающей. Войска, деморализованные становившимися все более и более невыносимыми бомбардировками, чувствовали себя брошенными командованием. Открыто осуждали полное бездействие нашей собственной авиации, командующий которой был гораздо ближе политической системе, чем армии. И если наши бойцы случайно видели вдруг появившиеся на несколько минут одну или две эскадрильи немецких истребителей, их это изумляло. Впрочем, эффект от такого появления был совершенно иллюзорным, поскольку противник избегал вступать в боевые схватки с ними, зная, что по причине сильного удаления от своих аэродромов они не могут долго летать над немецкими или вражескими позициями. Мы дошли до той точки, когда все возможные резервы были исчерпаны до последнего человека. Ни одного солдата нельзя было заменить или сменить на позициях. Войска были словно парализованы. Люди либо находились в нервозном состоянии, либо впадали в полную апатию. Покушение на Гитлера не произвело никакого впечатления на наших солдат, и даже его смерть, наверное, не подействовала бы на них сильнее. Разве что они испытали облегчение, поскольку эта ставшая бессмысленной война наконец закончилась бы. Конечно, я обобщаю, и нет никаких сомнений, что под моим началом служили люди, думавшие совсем иначе.

Что касается меня, я обсуждал это событие только с моим начальником штаба. Я был лично знаком с полковником графом Штауффенбергом и могу с уверенностью утверждать, что им не руководили никакие личные амбиции. Это был человек, глубоко чувствовавший свою социальную ответственность. Он очень любил свою родину и, будучи убежденным католиком, пережил трудную внутреннюю борьбу, прежде чем решиться совершить то, что он совершил.

Фельдмаршала фон Рундштедта сменил фельдмаршал фон Клюге. Через некоторое время после трагической гибели Роммеля[72] командующим в Нормандии стал фон Клюге. Но мы понимали, что и ему не удастся помешать полному поражению. В войсках очень любили фон Рундштедта, который проявил себя мудрым и понимающим командиром. Все эти годы он был во Франции образцом справедливого и доброжелательного командующего. Несомненно, что фон Клюге, человеку прозорливому и очень умному, выпала нелегкая задача – стать преемником Рундштедта и Роммеля. Надо сказать, что его обращение к войскам, сделанное из Парижа после неудачного покушения на Гитлера, казалось, выдавало его глубокое смущение и выглядело весьма искусственным. Мы, на фронте, не хотели больше слушать уверений в преданности фюреру и лозунгов типа «Сейчас или никогда». В глубине души мы не могли не отвергать их. Это обращение произвело на меня особенно неблагоприятное впечатление, и я никак не мог поверить в его искренность, поскольку знал, что фон Клюге и его штаб группы армий обдумывали проект устранения Гитлера.