Солдаты Александра. Дорога сражений

И перед нами словно бы зажигается еще одно солнце. Сумрак рассеивается, день, до этого тусклый и серый, становится ярким, свет — золотистым. Я и не думал, что наш царь столь хорош — и это при явном отсутствии всяческого стремления как-то подать себя, приукрасить. Он в простом кавалерийском плаще, без каких-либо знаков отличия или царских регалий, но вовсе не так мал ростом, как утверждают досужие болтуны. Я в полном шоке, я, кажется, не был бы более потрясен, даже если бы вдруг увидел перед собой кого-либо из легендарных героев — Персея, Беллерофонта или самого Ахилла. Солдаты разражаются восторженными воплями, которые не стихают, хотя царь поднимает руки, призывая нас к тишине.

Александр улыбается. Стройный, подтянутый, гладко выбритый, он выглядит ошеломляюще молодым.

— Друзья! — читаем мы по его губам, поскольку звуки слов, разумеется, тонут в шуме всеобщего ликования. — Друзья, ну, пожалуйста, успокойтесь…

Когда рев стихает, Александр приветствует нас и сообщает, что мы уже не новобранцы, а полноправные солдаты действующей в сложных условиях армии. С момента прибытия в Артакоану нам будет начисляться боевая надбавка, все наши путевые расходы незамедлительно возместят.

Дальше мне, как и остальным, представляется случай воочию убедиться в правдивости людской молвы. Тут уже многие говорили, но я не очень-то верил, что Александр знает в лицо всех солдат. Всех до единого. Так оно и выходит. Ну, новички в этом деле, конечно, не в счет, но ветеранов из первой шеренги царь и впрямь безошибочно окликает по именам, а знакомясь с молодыми ребятами, тут же припоминает, кто из их родичей служит или служил у него, и, широко улыбаясь, призывает всех нас всегда и во всем равняться на своих уже овеянных воинской славой отцов и старших братьев.

— Поверьте мне, шансов проявить свою доблесть впереди еще много. Жарких сражений хватит на каждого… и добычи тоже!

Дав улечься новой вспышке восторга, Александр кратко обрисовывает ход нынешней кампании и очерчивает план предстоящих боевых операций. По его словам, масштабные действия как таковые близятся к завершению и все, что нам останется после них, — это преследовать уже разбитого, отступающего врага и охотиться за отдельными пытающимися скрыться вождями. Он обещает, что уже к осени мы покинем эту страну и двинемся в Индию, где нас ждут такие сказочные богатства, что перед ними померкнут даже сокровища завоеванной Персии.

— Однако, — добавляет Александр, — хотя все в основном уже сделано, пока противник, даже столь дикий и малоразвитый, не прекратил сопротивления, недооценивать его нельзя. Это было бы непростительной глупостью.

Тут лицо его суровеет. Он шагает к краю помоста, с которого, надо думать, в базарное время продувные распорядители с большой выгодой для себя ведут куплю-продажу пригоняемых со всех концов Азии лошадей, и, подавшись вперед, чтобы нам было получше слышно, принимается пояснять свою мысль.

— Друзья, хотя ваше пребывание на афганской земле пока еще нельзя назвать долгим, вы, конечно же, не могли не заметить, что мы ведем здесь войну, весьма отличающуюся от тех войн, о каких вы слышали дома. Может быть, некоторые из вас даже несколько разочарованы этим. Уж больно все вокруг не походит на триумфальный путь к воинской славе, по которому, никуда не сворачивая, мечтает твердой поступью двигаться любой солдат. Я отношусь к этому с пониманием, но и вы со своей стороны должны раз и навсегда уяснить для себя одну вещь. То, что здесь происходит, — это тоже война, и действия, предпринимаемые нами, оправданы стратегической необходимостью, а потому они так же законны, как и любые другие военные меры. Да, они сильно отличаются от привычных, но и сам этот край не похож на другие края, он населен племенами с особенным нравом, и склонять их к покорности мы должны отнюдь не теми способами, которые нам с вами по душе, а только теми, которые приведут нас к успеху.

Здешние воины, в отличие от всех тех, с какими нам приходилось сражаться раньше, никогда не сойдутся с нами грудь в грудь в решающих битвах. Честный бой не для них. Завидев наш развернутый строй, они трусливо бегут, зато при каждом удобном случае норовят завлечь нас в ловушки, разят, кого могут достать, из засад, налетают, как вихрь, из ночной темноты и, нанеся нам урон, исчезают.

Слову местных вождей верить нельзя, клятвам тоже. Чуть зазеваешься или расслабишься, тут же получишь коварный удар. Они бьют в спину, без колебаний нарушая даже самые выгодные для них соглашения. Таких примеров не счесть. Неспособные одолеть нас в открытом бою, эти люди тем не менее не признают себя побежденными, а удирают и вновь возвращаются, чтобы язвить нас опять и опять.

Надо признать, ими движет похвальное чувство — ненависть к хлынувшим в их страну чужакам. Они ненавидят нас с той же упрямой стойкостью, с какой еще издревле привыкли переносить любые лишения и невзгоды.