Солдаты Александра. Дорога сражений

С македонской армией в Афганистан хлынули невиданные доселе богатства, что привело к коренной ломке векового хозяйственного уклада. Цены на городских рынках взлетели до небес: какие-нибудь груши подорожали впятеро против прежнего, и большинству местных жителей теперь их не купить. Однако помимо хозяйства страны существует и обособленное воинское хозяйство. Там, за лагерными воротами, груша стоит не меньше, чем на базаре, а может, и больше, но и солдатам, и тем, кто оказывает им разного рода услуги, она вполне по карману. Туземцы встают перед выбором: или подтянуть пояса, или включиться в эту новую хозяйственную систему. Поставлять, например, макам припасы или еще что-нибудь, а то и просто работать на чужаков — в армии дела хватает. Они, конечно, псы и захватчики, но и есть тоже хочется, а честно трудиться еще не значит лизать кому-то там зад.

Сильнее всех прочих система ойкос искушает молоденьких аборигенок. Солдаты и так вовсю с ними милуются, но одно дело, когда сам тратишься на возлюбленную, и совсем другое, когда содержать ее вдруг берется казна. Да и девушка уже чувствует себя уже не такой бесправной и незащищенной, как раньше. Конечно, местные патриархи всемерно пытаются уберечь дочерей от соблазна, но, увы, втуне, ибо притяжение армии неодолимо. Лагерь, битком набитый деньгами и молодыми парнями, манит к себе истомленных однообразием своей жизни красоток огнями костров, запретными ароматами, гулом грубых мужских голосов, обещающих множество неизведанных удовольствий, а теперь еще и возможностью подыскать себе мужа.

Тем паче что в привлекательности этим захватчикам никак не откажешь. Разве могут оставить кого-нибудь равнодушными македонские праздничные парады, стройные ряды марширующих воинов, слаженные маневры великолепной конницы, грозная поступь подтянутой мускулистой пехоты. До чего ж хороши молодцеватые, бравые командиры, их сверкающие, увенчанные гребнями шлемы, их отполированные до блеска доспехи! Как ни строга родня, как ни бдительны слуги, красавицы ускользают по ночам на свидания и падают в пылкие объятия чужеземцев с ореховыми глазами. Когда же отцы города являются к Александру с просьбой воспрепятствовать этому принимающему массовый характер явлению, затрагивающему уже не одних лишь блудниц, но и девушек, в чьих добродетелях раньше никто бы не усомнился, царь выражает им сочувствие, произносит все подобающие слова, но не предпринимает решительно никаких действий. По его глубокому убеждению, чем больше местных девиц возьмут в оборот армейские ухажеры, тем лучше. С одной стороны, это сближает народы Запада и Востока, а с другой — подрывает исконно сложившиеся здесь связи — семейные, клановые, племенные, которые служат основой сопротивления. Их Александр разрушает сознательно и упорно, такова его политика.

Но нас с Лукой политика не волнует, нам бы вложить ума своим кралям. Ладно Гилла — она беременная, ходит себе переваливаясь, что твоя утка, с нее спроса нет. А у Шинар глазищи ровно кинжалы, иногда зыркнет так, хоть беги!

А ведь если подумать, то и в этих вот маленьких заморочках ощущается Александрова воля. Всегда выходит так, как он хочет. Там, где бессильны и золото, и железо, возьмет свое плоть. Правдами и неправдами, но он поставит эту страну вверх тормашками и вытрясет из нее все, что ему кажется лишним.

В конце зимы, в афганский месяц саур, Шинар перестает со мной разговаривать. И больше не ходит спать в нашу палатку.

— Ну а теперь-то что?

— Ничего.

Вот весь ответ.

Теперь она практически днюет и ночует в госпитале. Кроме того, у нее появилось обыкновение прятать лицо, точнее, наматывать на голову платок так, что видны лишь глаза. Таким же чучелом начинает ходить и Гилла, да и многие из афганок. И все они помалкивают на этот счет, толку от них не добьешься.

Выждав день-два, я отправляюсь к Дженин, к той девице, что снабжает нас дурью.

— Ради Зевса, объясни мне, что происходит.

— Братья, — коротко говорит она, кивком указывая на разгуливающих по лагерю дикарей из недавно набранных афганских отрядов. — Родные, двоюродные.

Ничего не понимаю.

— Братья могут узнать нас. Родные, двоюродные — не важно. Они все мужчины.

Наконец Дженин, смилостивившись, поясняет, что они с Шинар встретили в лагере мальчонку из их деревни.

— Он сказал, что мой отец и брат Шинар сейчас в Бактре.

— Ты хочешь сказать, что они нанялись к нам на службу?

— Я хочу сказать, что если они обнаружат нас здесь, то перережут нам глотки. Вот почему мы прячем лица. Вот почему стараемся не ходить туда, где нет охраны.

— И что же мы можем сделать? — спрашиваю я.

— Убить их, — отвечает Дженин.

30