Солдаты Александра. Дорога сражений

Надо сказать, мои товарищи, как и приятельствующие со мной афганцы, придерживаются единого мнения: этого малого необходимо убрать. Правда, Стефан — противник кровопролития. Достаточно просто отыскать негодяя и выставить вон из лагеря. Все равно он наверняка втайне шпионит для Волка: вся их разбойная братия такова.

Но я не сторонник столь резких мер. Должен найтись какой-нибудь другой выход.

За зиму мы со Стефаном еще более попритерлись друг к другу, чему немало способствовала совместная дополнительная работа. Валяясь в госпитале, я от нечего делать стал помогать ему составлять для разведки реестр даанских племен, поскольку единственный из нашей братии малость кумекаю в их языке.

По-персидски «даан» означает «разбойник». С точки зрения жителей Бактры, верных последователей учения Зороастра, все эти северные племена суть человеческое отребье, но мы со Стефаном так отнюдь не считаем. Например, в пресловутых даанах нас часто дивят их смелость, честность, порядочность и отзывчивость. Вот массагеты (в чьих лапах я побывал) — те да, тем симпатизировать трудно. Их дом — седло, они себялюбивы, невежественны, заносчивы, бьют плетьми своих женщин и пытают врагов. Дааны тоже, конечно, не паиньки и такие же дикари, но без излишней жестокости, что ли. Эти люди всегда жили в ужасающей бедности, по местным меркам получаемое у нас ими жалованье просто огромно, однако в день его выдачи они, как матросы, сошедшие после долгого плавания на берег, обычно пускаются во все тяжкие и порой пропиваются подчистую, даже и не пытаясь отложить хоть медяк. Скаредность, алчность неведомы им, ростовщичество тоже. Попроси даана о помощи, и он отдаст тебе все, что имеет, думать не думая о возврате должка, а уж тем более о каких-то процентах.

Эти дети степей вообще не склонны задумываться о завтрашнем дне и живут лишь текущим мгновением. Я в жизни не видывал столь беспечных людей. Если они не воюют, то пируют, было бы только на что. Жару и холод дааны переносят с одинаковым равнодушием, боль и наслаждение в их представлениях неразделимы, так же как роскошь и нищета. Они любят хвастнуть, но никогда не жалуются и ничуть не злопамятны, если размолвка не дает повода к кровной вражде. Поставленный на часы даан не покинет свой пост, даже если над ним разверзнутся небеса, а посланный гонцом проскачет в одиночку сто миль по пустыне, насмерть загонит лошадь и скорее умрет, чем не выполнит поручение. Да, они ненавидят нас за то, что мы вторглись на их священную землю, однако можно быть абсолютно уверенным, что взятый на службу даан в бою тебя не предаст. Но можно также не сомневаться, что по истечении договора этот храбрец, если его наймет на службу твой враг, будет биться с тобой с той же яростью. Дааны верны слову, веселы, великодушны. Даже если они подчас и ведут себя как отъявленные мошенники, на них невозможно сердиться. Например, мзда, положенная в чью-либо волосатую лапу, в их понятиях, есть знак хорошего тона, способ выказать расположение или дружескую приязнь. Эти люди порой ужасают, порой восхищают, но не воздать им должное просто нельзя.

Я уже так окреп, что меня допускают к участию в завершающих зимних учениях. Задействована вся армия, командует сам Александр. Условия тренировочной схватки настолько приближены к боевым, что и люди, и кони получают нешуточные ранения, в полудюжине случаев со смертельным исходом. Мне поручают отвезти одного паренька, которому дротик, пущенный из катапульты, пробил насквозь шею, в Бактру.

Когда я заявляюсь в госпиталь, Шинар там не оказывается и никто не может сказать, куда она подевалась. Испугавшись, уж не добрался ли до строптивицы ее братец, я галопом мчусь в лагерь. Там Шинар тоже нет. Я нахожу ее только после полуночи в доме Илии, на полу маленькой кухоньки. Возле нее хлопочут Дженин и Гилла. Шинар лежит на боку. Даже под одеялом ее бьет дрожь, ковер под ней заплыл кровью.

Нет, братец явно тут ни при чем.

Она вытравила плод.

Я знаю, Дженин оказывает женщинам такие услуги.

Мне все понятно с первого взгляда.

Я убит горем. Мне жаль неродившееся дитя и жаль Шинар, но больней всего меня жжет сознание, что моя возлюбленная решилась на этот шаг тайно, когда я был в отлучке. Еще я знаю, что если даже попытаюсь сейчас утешить ее или предложить ей какую-то помощь, то наткнусь на стену молчания или отговорок.

— О, Шинар! Зачем ты это сделала? Почему не сказала мне?

Как ни странно, Шинар отвечает. Она боялась, что я брошу ее. Она плачет. Я опускаюсь рядом с ней на колени.

— Шинар.

Я слышу собственный голос, он удивительно ласков.

— Шинар.

Гилла поддерживает подругу. Дженин прижимает льняную тряпицу к лону, откуда продолжает сочиться кровь.

— Скажи, с тобой все в порядке?

— Нет, — отвечает она.

Мои мысли скачут. Что приспособить вместо носилок? Как доставить Шинар к лекарям? Я трогаю ее влажный лоб и вспоминаю о других случаях, когда она исчезала или отсутствовала.

— Ты делала это и раньше?

Она не отвечает.

Я обращаюсь к Гилле и Дженин.

Они отмалчиваются.

Впрочем, какие слова могут иметь сейчас значение, кроме тех, что роятся в моей голове.