Солдаты без оружия

Сам Ориф не считал, что у него невоздержанный язык. Однако что правда, то правда: он был и в самом деле молод, партийный стаж его был невелик, а характером он отличался открытым, прямым. Таким воспитали его в семье. Отец Орифа Одил-амак[1] до конца двадцатых годов работал наборщиком в типографии Коканда, а потом у себя на родине, в Исфаре. За свои пятьдесят восемь лет испытал немало лишений, трудностей, познал горечи и радости жизни, любил своих детей и воспитывал их в строгости, труде и уважении к старшим. Хотел одного: чтобы дети его выросли умными, честными, совестливыми людьми. Едва выдавалась свободная минута, он усаживал их рядом и с упоением рассказывал о жизни, об участии в восстании 1916 года[2], о том, как вскоре был отправлен царскими сатрапами на работы в Сибирь вместо старшего сына богача Шарифбая, о возвращении домой после революции. Отец очень любил свою работу, помнил многое из той поры, когда трудился в типографиях Коканда, Исфары. Вспоминал о том, как в числе передовых рабочих в 1929-м вступил в ряды партии и в том же году был избран делегатом первого учредительного съезда Таджикской ССР, о своем приезде в Душанбе и о многом другом, увиденном и услышанном за долгую жизнь… Отец умел рассказывать, знал много забавных историй, сказок. Иногда трудно было понять, где кончается быль и начинается выдумка, и все это он пересыпал удивительными пословицами, поговорками. Нередко отец напоминал детям, что они счастливые и живут в такое время, в такой стране, где никогда не испытают лишений и невзгод, выпавших на его долю, а дорога в счастливую, добрую жизнь для них всегда открыта. Но лишь тот будет достоин этой жизни, кто станет активным борцом за нее, у кого твердый, непреклонный характер… Так говорил отец.

Одил-амак наставлял детей, чтобы и они, куда б ни забросила их судьба, не похвалялись его именем. Самого же Одил-амака почитали и молодые и старые за честно прожитую жизнь и особенно за его доброе рабочее имя. Он хотел, чтобы и дети его приобрели специальность, чтобы любили свое дело, стали хозяевами своей судьбы, ибо, как сказал поэт,

К чему кичиться именем отца,
Будь сам достоин званья мудреца[3]

.

Все это не могло не сказаться на формировании характера детей Одил-амака и его жены Сокины — учительницы. Двух сыновей и дочь, давно выросших и определивших свое место в жизни, уважали все знакомые: не только из-за достоинств отца, но и за доброту, ум, сердечность…

Орифу исполнился тридцать один год. После школы и душанбинского ремесленного училища он окончил Ташкентский политехнический институт, проработал два года в промышленном отделе горкома партии и был послан на учебу в Москву, в Высшую партийную школу. После ее окончания стал заведующим промышленным отделом, а затем был избран секретарем горкома партии.

Брат Орифа Маруф — журналист, окончил филфак педагогического института, работал ответственным секретарем республиканской газеты.

Гулсуман, сестру его, с детства тянуло к медицине, перед самой войной она стала врачом и, не захотев уезжать далеко от родного дома, пришла в свою районную больницу, где как раз нужен был в то время хирург.

Одил-амак был доволен детьми, доволен, потому что и люди были ими довольны; они приносили пользу своим трудом, оправдали отцовские надежды. И если сказать, что нынче род Олимовых, начавшийся с Олима-кузнеца, отца Одил-амака, известен и завоевал авторитет, то это будет истиной.

* * *

Ориф Олимов вышел из обкома и по пути домой невольно стал перебирать в памяти историю жизни отца, брата, сестры и свою собственную, задался вопросом, почему, подобно некоторым людям, не может равнодушно, торопливо, что называется с кондачка, решать сложные жизненные проблемы, зачем — иногда себе во вред — спорит, отстаивает собственную точку зрения. Почему проявляет несогласие, подставляя под удар голову?.. Ясно же выразился Самандаров — невоздержанный язык губит неразумную голову. Однако, подумал Ориф, странные слова! Бороться, думать о будущем своего народа, предвидеть его экономическое и культурное процветание — разве это не разумно? Самандаров, конечно, был бы вправе упрекнуть его, если бы Ориф в столь тяжелый, трудный для Родины час стремился облегчить себе жизнь. Но ведь это не так!..

С этими мыслями подошел Олимов к дому, а когда открыл дверь, жена встретила его на пороге известием о том, что из района приехал отец; сразу изменилось настроение, отступили куда-то мрачные мысли. Подумалось, что именно отец поможет разрешить его сомнения, подскажет, кто прав, и Ориф с легкой душой возьмется за дело.

Время близилось к полуночи, но отец еще не спал, ожидая сына и проглядывая газеты. Обнялись, поздоровались. Шамсия быстро расстелила скатерть, подогрела ужин, заварила чай.

— Как вы себя чувствуете, отец? Гулсуман здорова, работает? — Ориф был рад встрече, пригласил к столу.

— Мы-то все живы-здоровы, сынок, — засмеялся Одил-амак, — а как ты тут поживаешь? По словам невестки, ни днем ни ночью нет тебя дома.