Солдаты без оружия

Ориф посмотрел на Шамсию, сидящую напротив отца.

— Что верно, то верно: ни днем ни ночью! Но сами понимаете, отец, время такое…

— Выглядишь ты не так уж плохо, сынок, вот только взгляд у тебя растерянный какой-то сегодня…

Сын, подивившись про себя прозорливости Одил-амака, сослался на занятость, но отец лишь рассмеялся в ответ:

— Когда человек много работает, у него утомленный вид, а не растерянный, сынок!

Слова отца еще больше смутили Орифа, и ему вдруг захотелось сейчас же рассказать Одил-амаку о недавнем, неприятном для него разговоре в обкоме. Неожиданно пришла и другая мысль: что скажет отец, если сейчас мысли Самандарова об отказе в размещении эвакуированных предприятий в области он выдаст за свои собственные?

Едва Ориф разъяснил смысл предложения Москвы, в общих чертах пересказал, что говорил представитель Государственного комитета обороны, Одил-амак тотчас спросил:

— Какое же решение вы приняли, сынок?

— Знаете, отец, — Ориф медлил с ответом, — конечно, один-два завода, особенно самолетостроительный, надо было бы принять… но…

— Что, неужели отказались? — забеспокоился Одил-амак.

— Подумали, обсудили, сможем ли прокормить, обеспечить жильем рабочих, сможем ли обеспечить электроэнергией, как быть с техническим обеспечением… Взвесили все и… отказались, — прошептал Ориф и, не смея взглянуть в изменившееся лицо Одил-амака, опустил голову.

Одил-амак сказал, словно вынес приговор:

— Верно говорит народ: «Коли шейх не разумеет, так и мечеть тесна…» Плохо вы там у себя это дело продумали, плохо, не взвесили все! Ведь правительство надеялось на помощь области, когда предложило принять эти предприятия, и, конечно, раз предложило, всегда помогло бы изыскать все необходимое… Эх, сынок, сынок, такое дело загубили! Неужто все руководители области были единодушны в этом?

— Да нет, отец, только немногие были за это предложение!..

— Будь я на твоем месте, Орифджан, я бы дошел до самого ЦК и боролся бы!

— Поздно! — сожалеюще отозвался Ориф и оттого, что Одил-амак всею душой поддержал его точку зрения, еще больше разволновался.

Что же делать? Что предпринять? Видимо, и в самом деле теперь уже ничего нельзя поправить. Но если все же представится случай, как советует отец, он обязательно выскажет свое мнение по этому вопросу. Хорошо, что жесткие слова Одил-амака приободрили, придали ему силы. Лишний раз убедился в правильности своей позиции в споре с Самандаровым!..

Одил-амак встал из-за стола расстроенный. Прежде всего его вывело из равновесия бездушное, как он считал, поведение сына. Отец любил Орифа за доброе сердце, за ум. Как же так случилось, что его сын, которому доверен ответственный пост секретаря горкома партии, доверены судьбы тысяч людей, мог проявить подобную недальновидность? Да, Ориф вырос таким, каким мечтал увидеть его отец, и Одил-амак думал, был уверен, что он не уронит чести своего рода. Однако сегодня он просто не узнавал сына: Ориф поставил под сомнение веру Одил-амака в его принципиальность. Отцу захотелось вдруг отозвать Орифа в укромный уголок, поучить, как бывало в детстве, уму-разуму, чтобы впредь в подобных ситуациях, если уж не знал, как поступить, то хоть бы заранее советовался со знающими, опытными людьми! Да, взяли верх молодость и неопытность! Разве мог человек зрелый, преданный делу, испугавшись каких-то трудностей, отказаться от размещения важных и необходимых заводов, которые по прошествии времени непременно увеличили бы славу и силу области?!

Честно признаться, Ориф не ожидал такой реакции отца: тот был разгневан не на шутку, и ему тотчас захотелось открыть Одил-амаку всю правду, чтобы снять и с себя, и с него этот гнетущий груз взаимного недоверия. Но отец опередил сына, посчитав, что тот уже достаточно откровенно излил ему свою душу: упрекнув, посоветовал Орифу отказаться от ответственной руководящей работы, если в будущем он станет столь же нерешительно исполнять свой долг, проявлять слабость духа, ибо такие люди приносят стране и народу больше вреда, чем пользы…

Выслушав горькие отцовские наставления, которые, несмотря ни на что, к великой радости Орифа, лишний раз подтвердили общность их взглядов и позиций, стали для него еще одним, вовсе не бесполезным уроком, и сын рассказал наконец Одил-амаку, как все обстояло на самом деле.

— Простите, отец, что не сразу признался! — извинился он. — Я хотел взвесить на весах вашей мудрости свое отношение к этому вопросу и особенно к Самандарову…

Растерявшись, Одил-амак сначала не знал, что ответить на это, и лишь после долгого молчания наконец промолвил:

— Вообще-то, сын мой, никогда не забывай об уважении к старшим. Противоестественно угодничать, добиваться их расположения, но уважать надо! Должен сказать, дорогой, ты облегчил боль моего сердца, снял с него груз, признавшись в истинном отношении к этому делу.