Солдаты без оружия

— Учились! — перебил Филиппов. — Когда учились, все было ясно. На каждый случай — готовый рецепт. А вот сейчас попробуй. — Он говорил быстро, энергично, ударяя ребром ладони по столу. — Танки уходят вперед, ты отстал, раненые скапливаются, отяжелевают.

Рыбин смутился:

— Извини. Учту. Буду торопиться.

— Извинять мне нечего. А изволь не задерживаться сутками, не отставать, — тоном приказа продолжал Филиппов. — И предупреждаю: еще повторится — сниму и в батальон отправлю.

На лбу у Рыбина выступили капельки пота, он поспешно стал надевать очки и все никак не мог зацепить роговой дужкой за ухо.

— Комбриг вызвал, вон, говорит, из бригады.

— И… и что?

Рыбин придвинулся поближе, сочувственно склонил голову.

— Пока оставил. Спасибо Загрекову. — Филиппов помедлил, потом, вспомнив что-то, неожиданно спросил: — Что это за трофеи? Какие это чемоданы у тебя появились?

Рыбин растерянно развел руками:

— Видишь ли… Ситуация такая… Я тебе все объясню.

— Не объяснишь, а сейчас же принесешь сюда все твое добро. — Филиппов подчеркнуто иронически произнес последнее слово. — Я хочу посмотреть, до чего ты дошел.

— Зачем же приносить? Это абсурд, я тебе сейчас все объясню.

— Не хочешь? — Филиппов смерил Рыбина презрительным взглядом. — Ну так я сам пойду посмотрю.

Он встал, открыл дверцу, выпрыгнул на улицу. Рыбин выскочил вслед за ним.

— Это я сам выдумал… Понимаешь? Тактический ход.

Филиппов не слушал.

— Где? — спросил он.

— В аптеке.

Они подошли к аптечной машине. Из кузова выглянул Хихля. Он поздоровался с начальником и, выпрыгнув из машины, сказал вполголоса:

— Товарищ каштан, у мене до вас діло.

— Чего еще?

Хихля жестом объяснил, что дело секретное. Они отошли в сторонку.

— У медсанбаті цікавляться, чому не пишете?

— Передай, что не о чем пока писать. Хорошего мало.

— Слухаюсь.

Рыбин уже оправился от неожиданности, успокоился. Они влезли в машину, зажгли свет.

— Показывай! — потребовал Филиппов.

Рыбин покашлял в кулак.

— Может быть, все-таки выслушаешь?

— Показывай!

Рыбин сделал головой такое движение, будто ему был тесен ворот, достал из-под ящиков чемодан, поставил его у ног Филиппова, открыл и сделал рукой шутливый жест:

— Прошу.

— Что это?

— Трофеи.

— Ты дурака не валяй. Где еще чемоданы?

— Других не имею.

Филиппов посмотрел на него пристально и, видя, что Рыбин говорит правду, облегченно вздохнул и засмеялся:

— Фу… А я думал, в самом деле ты с ума сошел.

— Не знаю, кто из нас сошел.

— Я рад, Саша. — Филиппов взял Рыбина под руку и другим, задушевным тоном спросил: — Как же так получилось? Ведь мне сам комбриг сказал: трофеи!

— Это я виноват. Я слух такой распустил, чтобы не приставали.

— Что же это такое?

— Да вот собираю материал. Думаю после войны наукой заняться.

— Чудак! Так зачем же ты скрывал?

— А вдруг не получится?

Рыбин склонился над чемоданом, закрыл крышку. Филиппов положил руки ему на плечи:

— А ты все такой же, Саша.

— Все такой же. — Рыбин выпрямился, покосился на Филиппова дружелюбно. — А ты другой. Начальник. Тебе, знаешь, даже идет такой тон. Да, да.

— Ты мне зубы не заговаривай. Дело делай.

— Слушаюсь. Что прикажешь?

Филиппов задумался. Ясного плана дальнейших действий у него не было.

— Вот что, ты езжай в город и жди меня, а я проеду к начсанарму. Понял, трофейщик?

XV

В машине топилась времянка. Огонь буйно шумел, выплевывая в раскрытую дверцу желтые угольки.

Сатункин кипятил чай в старом, закопченном ведре. За столом сидел Филиппов и, придерживая рукой спадающую на глаза прядь волос, писал письмо своим родителям в город Новосибирск.

«Здравствуйте, дорогие мои!

Пишу вам во время короткого затишья. Прежде всего, не волнуйтесь — я жив и здоров. Настроение отличное. Да и как ему не быть отличным — наступаем. В сутки проходим с боями по сорок и более километров. Ты, отец, старый вояка и представляешь, что это значит. Раньше и думать не могли о таких темпах, теперь это в порядке вещей. Вы там, в тылу, вместе с нами, конечно, радуетесь успешному наступлению на всех фронтах. В связи с такими темпами мне приходится туговато: и дело свое медицинское делать, и от части не отставать. Но, думаю, справлюсь…»

Филиппов повертел в руках карандаш, задумался и ясно вообразил себе, что сейчас делается дома. Мать, наверное, пришла с работы, суетится у плиты, готовит ужин — маленькая, худенькая, еще не старая женщина.