Солдаты без оружия

Дорога извивалась — поворот за поворотом. Иногда казалось, что «санитарка» не удержится на шоссе, врежется в столб или в дерево. Но Годованец вовремя повертывал баранку, Филиппова по инерции откидывало в сторону, и они благополучно неслись вперед.

Сверкая чешуйчатыми стволами, мелькали силуэты придорожных деревьев. За ними синел густой лес, В лесу одиноко кричал филин.

На небе роились мелкие веселые звездочки. Круглая луна походила на уличный фонарь, звездочки — на пушистые снежинки, и все вместе напоминало Филиппову ночной, засыпающий город, когда разлетаются по улицам гулкие сигналы последних автомобилей, когда в окнах домов постепенно гаснет свет. Ты возвращаешься домой с комсомольского собрания. Звонко стучат по асфальту твои шаги. Ты остаешься один на один со всем городом. Ты — хозяин, город — твой. Хочется идти, идти без конца…

Как они любили с Сашей Рыбиным бродить по городу в зимние ночи! Выйдя из института, они шли по безлюдному Красному проспекту. Гудели провода, обвисшие под толстым слоем инея. Звенел проходивший через площадь трамвай, весь белый. Шум его долго не затихал в морозном, обжигающем лицо воздухе. На всем — на земле, деревьях, домах — лежал снег. Саша заводил разговор. Он, по обыкновению, о чем-нибудь мечтал. То говорил, что пройдет не так уж много лет и люди научатся управлять климатом. «Там, где сейчас собачьи холода, будут расти цитрусы». То заявлял, что люди приучат себя переносить любой климат. «В январе будут ходить в одной рубашке. Да, да. Все зависит от тренировки». Филиппов шевелил одеревеневшими от холода, непослушными губами, улыбался. Ходили до тех пор, пока окончательно не замерзали; тогда, наскоро попрощавшись, они бежали домой, унося в груди хорошее, светлое чувство дружбы….

И вот он едет, чтобы крепко отругать своего друга, быть может, наложить на него взыскание.

Медсанвзвод должен работать оперативно. Секунды отставания собираются в минуты, минуты — в часы, часы стоят раненым жизни. Рыбина нет двое суток. Этого допускать нельзя. Филиппов твердо задумал действовать решительно.

Навстречу из-за дальнего поворота выскользнули машины.

— Наши, — сразу же определил Годованец и просигналил.

Машины остановились. Из кабины переднего ЗИСа вылез Рыбин. Луна мгновенно посадила ему на очки двух зайчиков. Рыбин доложил начальнику о прибытии. Они поздоровались за руку.

— Зайдем, — предложил Филиппов, первым поднимаясь в кузов «санитарки».

Вошли. Филиппов сел на топчан. Рыбин, старательно прикрыв за собой дверку, остановился у входа. Он догадался, что встреча на дороге отнюдь не случайна. Очевидно, начальник специально ехал за ним, и предстоит серьезный, скорее всего неприятный, разговор. Он чувствовал себя виноватым перед Филипповым и понимал, что, помимо воли своей, крепко подвел друга. Конечно, не от хорошей жизни Филиппов поехал разыскивать медсанвзвод. Рыбин стоял в нерешительности и думал не о том, как бы оправдаться, а о том, чем бы помочь Филиппову.

Филиппов заметил, что Рыбин похудел: исчезли ямочки на щеках, лицо осунулось, вытянулось, постарело.

Филиппову пришло на память, как Саша все зимы ходил в легоньком осеннем пальто, в сапожках, а деньги, заработанные черчением, аккуратно посылал матери, писал ей бодрые письма, в которых клялся, что ему и так тепло. Теперь некому посылать письма: мать и младшая сестренка убиты фашистами при бомбежке Смоленска.

— Садись, — сказал Филиппов, — рассказывай, где пропадал двое суток?

Рыбин сел напротив него, снял очки, достал из кармана платок и, протирая стекла, начал говорить:

— Видишь ли… Получилось действительно нехорошо. У тебя, возможно, были большие неприятности?

— Отвечай на мой вопрос.

Рыбин рассказал все: как поступали раненые из соседних пехотных частей, как оперировали Петра Ивановича Слесарева, других.

Филиппов слушал, не перебивая, в душе удивляясь тому, о чем так просто говорил Рыбин.

— Неужели столько раненых пропустили?

— Да, да. За двое суток сто девяносто шесть человек.

— Это много. Работу провернул большую.

Но тут Филиппов вспомнил, как стонали раненые и просили: «Ну что вы нас держите, отправляйте скорее», как его отчитывал комбриг, вспомнил свое глупое положение и заговорил резко, сердито:

— А вообще ты поступил неправильно. Слесарева оперировать не нужно было. Раненые из других частей к нам поступать не должны.

— Конечно. Но куда же их деть? Ведь соседи — не бросишь, не откажешь…

— А я вот сейчас проеду к начсанарму и попрошу, чтобы он подействовал на начальников санитарных служб этих частей. — Быстрым движением руки Филиппов пригладил прядку волос, упавшую на лоб. — Пусть живее работают, поспевают. Какого черта, в самом деле, за нашими спинами прячутся.

Рыбин, щуря глаза, посмотрел на Филиппова, надел очки, еще раз посмотрел.

— Что ты меня разглядываешь? Давно не видел?

— Мы с тобой впервые сталкиваемся по работе. А то все учились.