Солдаты без оружия

Цырубину было приятно слышать оценку своей работы от рядовых солдат. Это была самая высокая, самая справедливая оценка. Чтобы не обидеть танкистов, он согласился: выпил рюмку водки, съел ужин.

— А теперь я пойду, товарищи, — заторопился Цырубин. — Извините, дела.

Танкисты многозначительно переглянулись.

В темных сенях Цырубин столкнулся с Чащиной. Она несла в руках большой белый узел.

— Нина?! Здравствуй, Нина! Наконец-то…

— Дмитрий! Ой, Димка!

Она кинулась к нему, но узел мешал и не давал приблизиться.

— Да брось ты его к черту!

Узел упал к ногам и загородил дорогу. Оба засмеялись, согнулись, схватили друг друга за плечи и поцеловались. Потом сели на узел, Нина припала к широкой груди Цырубина, а он осторожно обнял ее — и так, молча, они долго сидели в темных сенях.

Цырубин чувствовал ее теплое дыхание на своей руке, оно расплывалось по всему телу, согревало и переполняло его. И он закрыл глаза, позабыл на минуту обо всем на свете, наслаждаясь ее близостью и теплотой.

Где-то играла гармонь. Слышалась знакомая песня «Меж крутых бережков».

— Где ты пропадаешь? — первым заговорил Цырубин.

— Хозяйством занимаюсь. — Нина похлопала рукою по узлу.

— Что это?

— Простыни. Буду из них портянки делать.

— Та-ак, — насмешливо протянул Цырубин. — Портяночных дел мастер. Поздравляю с новым званием.

— Ужасно остроумно, — обиделась Нина, отстраняясь от него. — Хо-хо-хо, как смешно. А ты понимаешь, если портянки заскорузлые, грязные, так ноги можно отморозить? Не понимаешь? Чего же смеешься? Глупый какой-то, честное слово.

— Не обижайся, — примирительно сказал Цырубин. — Ты же у меня заботливая. И дело это хорошее. Кто тебя надоумил? Сама?

— К сожалению, нет. Новый начальник.

— Любезный доктор? Он, кажется, неплохой парень.

— Почему парень? У тебя все, кроме твоих разведчиков да танкистов, — парни. Дескать, второй сорт…

— Почему все? И среди медиков попадаются очень стоящие люди, — шутливо сказал он и обнял ее за плечи.

— Перестань, пожалуйста, — она отодвинулась от Цырубина, — капитал действительно хороший человек.

— Ну ладно, ладно. Вот ты какая у меня колючая! Пока на своем не настоишь — не успокоишься. — Он снова привлек ее к себе. — Оставим этот разговор, мы о тобой два дня не виделись. А увиделись — и не с того начали. Ты знаешь, как я позавчера перепугался. Пока не узнал у любезного доктора, что ты жива, места себе не находил.

— А я? Ведь ты опять в рукопашной был. Думаешь, я не знаю?

— Был, Нина, вот ей-богу, был!

Он наклонился и хотел ее поцеловать. Нина опять отстранилась:

— Нет, погоди, обещай мне, что будешь беречься.

— Как же я буду обещать? Сама посуди — я солдат.

— Нет, обещай.

Он отыскал губами ее глаза и нежно поцеловал. Нина прижалась к нему, помолчала, мечтательно произнесла:

— Вот окончится война, поедем мы с тобой к нам, на Урал…

— Почему на Урал? Лучше к нам, в Белоруссию.

— Нет, на Урал. Не перебивай… Станем работать. Ты — учителем. Я — фельдшером. Выстроим новую школу, новую больницу. И обязательно будем дальше учиться. Слышишь? Обязательно. Поступим в заочный институт. Согласен?

— Конечно. Нам теперь особенно надо учиться. — Цырубин заговорил серьезно. — Опыта жизненного мы набрались, а знаний пока что не хватает.

Она положила руки ему на плечи, заглянула в лицо, стараясь разглядеть его выражение, доверчиво прошептала:

— Я больше не хочу войны. Это страшно.

— Боишься? — удивился Цырубин. — Ты же такая бедовая.

— Сегодня одному ногу оторвало. Подползла я к нему жгут наложить, а он сгоряча, видно, боли еще не чувствует, все смотрит через мое плечо. Оглянулась я — на снегу его оторванная нога лежит, и на хромовом голенище пламя отражается.

Цырубин прервал ее:

— Посмотри-ка, может, тебе это нужно?

Он увлек Нину на крыльцо, вынул из-за пазухи сверток, подал ей.

— Что это?

— Развертывай!

Нина развернула сверток и ахнула от удивления:

— Где ты взял?

— Разведчики нашли где-то в развалинах. Я не брал, да они обижаться стали.

— Какие чудесные, как игрушки.

В руках у Нины были лакированные туфельки.

— Примеряй. Может, действительно…

При свете луны лицо Нины казалось бледным и усталым. Она осмотрела свой костюм: ватные штаны, большие кирзовые сапоги с пятнами на голенищах.

— Не возьму; не нужно. Зачем они мне?

— Я тоже так думал — у тебя свои есть. Да ребята обижаются…

Цырубин повертел туфельки в руках и без сожаления швырнул через плечо сперва одну, потом другую.

— Умница ты моя!

Он подал ей руку и вдруг, заметив на ней мужские рукавицы, строго спросил:

— Чьи это?

— Начальника.

— Та-ак. Теперь ясно, почему ты его нахваливала, почему он… в общем, все понятно. — Цырубин сдернул с нее рукавицы, засунул их за пазуху, подал ей свои, шерстяные.

— Да что ты? Вот чудак, честное слово, — расхохоталась Нина.

Цырубин спрыгнул с крыльца и, не оборачиваясь на зов Нины, пошел по улице.

Возле дома комбрига стоял броневичок. Окна были затемнены. Из одного окна падал на снег острый пучок света.

Цырубин хотел зайти к комбригу, но как раз на самом повороте дороги столкнулся с Филипповым.

— А-а, любезный доктор, — протянул он с неприязнью.