Солдаты без оружия

— Сделаем так, — распорядился Филиппов. — Трофимов, помогай Коровину, а я с Годованцем пойду.

Наша артиллерия била по Сянно. Только один квадрат 10—42, там, где была школа, находился вне обстрела. Но зато вражеская артиллерия с новой яростью, словно мстя за все свои потери, принялась долбить и без того разбитое здание школы.

Султаны рыжей пыли поднимались в черное от пожаров небо, нависшее над землей, как чугунная плита. Пули свистели над самым ухом: «фить-фить-фить» и, ударившись о землю, отлетали рикошетом, сердито пригрозив: «у-у-у-у»…

— Это хуже всякой атаки, — ворчал Годованец, следуя за Филипповым. — Там увидел врага — бей. А тут по тебе садят — молчи. Што ли, мишень?

Взрывной волной, перевернув в воздухе, Филиппова швырнуло на груду кирпича. Он больно ударился затылком о камни и на несколько секунд потерял сознание. Перед глазами промелькнула будничная картина: Сатункин ставит ведро со снегом на печь и капли шипят и пенятся на раскаленном докрасна железе.

— Товарищ капитан! Товарищ капитан!

Филиппов открыл глаза.

— Живы? — обрадовался Годованец. — Вы меня слышите?

— Слышу.

— Разрешите, я вас понесу?

— Куда?

— Как куда? В подвал.

— Подожди.

В голове у Филиппова звенело.

— Так что же? — спросил Годованец. — Пойдем в подвал?

— Как в подвал? — спросил Филиппов слабым голосом. — Как же раненые? Нет, нет…

С огромным трудом, вспотев от напряжения, он поднялся и, поддерживаемый Годованцем, сделал несколько неуверенных шагов.

«Фить-фить-фить» — тотчас засвистали пули…

Филиппов инстинктивно пригнулся, упал на живот, приподнялся на локтях и пополз.

Они вынесли двух раненых. А когда двинулись за третьим, вражеская пуля угодила Годованцу в грудь, пониже правой ключицы. Он слабо крякнул и завалился на бок.

— Годованец, что ты?

— Клюнуло, товарищ капитан. — Он часто задышал. Дыхание у него стало клокочущее, точно он полоскал горло и все никак не мог выплюнуть воду.

И теперь уже Филиппову пришлось тащить его в подвал.

— Батюшки! — вскричал Сатункин, всплеснув руками.

Годованец виновато улыбнулся, словно извиняясь за то, что причинил беспокойство.

— Тихо, старина, без паники. «Ведь это ж только раз…» Лучше возьми у меня в кармане гранату. Я ее все берег. Вас, товарищ капитан, не хотел фрицам отдавать.

Филиппов положил руку Годованцу на горячий, покрытый крупными каплями пота лоб.

— Спасибо тебе, дорогуша.

— Это было задание, особое задание…

— Какое задание?

— Мне его сам Загреков дал.

— Вот оно что… И ему спасибо…

Годованца унесли в перевязочную.

Ни одного раненого на поле боя больше не осталось.

XXI

В перевязочной все шло своим чередом.

После того как перерезали дорогу на хутора и раненых некуда стало эвакуировать, круг врачебной помощи расширился: пришлось делать срочные операции. Перевязочного материала и медикаментов тратилось во много раз больше, чем обычно.

К Филиппову робко подошел Хихля.

— Бинти кінчаються. Тільки для самих тяжких залишилися. Що робить?

— Да-а, — произнес Филиппов с досадой. — Выходит, нечем нам с тобой воевать?

— Виходить.

— Стало быть, зря они надеются на нашу помощь? Хихля виновато пожал плечами.

— Они верят нам. Думают, что в случае ранения мы им поможем. Хоть перевязку сделаем.

— Що робить? — сказал Хихля.

— Думать. Думать надо.

Филиппов подошел к окошечку. С улицы несло гарью. Даже через двойной слой марли просачивалась кирпичная пыль, щекотало в носу.

— Постой, есть выход! — воскликнул Филиппов, поворачиваясь к Хихле и встряхивая его за плечи.

Хихля недоверчиво покосился.

Они вышли из перевязочной. Филиппов оглядел подвал. В отсеках было настолько мрачно, что уже нельзя было различить отдельных лиц, в полумраке белели повязки.

— Товарищи раненые! — звонко сказал Филиппов. Раненые притихли.

— Товарищи! У нас, к сожалению, мало бинтов. Остались только для самых тяжелых. Ваших же товарищей нечем будет перевязывать. Поэтому я обращаюсь к вам с просьбой. Может быть, у кого найдется пара чистого белья, портянки, еще что-нибудь? Одолжите все это нам. Из белья мы сделаем бинты.

— Звідки у них білизна? — пробурчал Хихля.

— Молчи, скептик несчастный, — зашипел на него Филиппов.

Некоторое время все молчали. Тяжелораненые стонали и просили пить.

Сверху кричали:

— Эй, в подвале! Патронов не осталось?

Первым приподнялся Рубцов:

— Вот, рубаху возьмите. Больше ничего нет.

Филиппов подскочил к Рубцову, принял рубашку, крепко пожал его руку:

— Большое спасибо, товарищ Рубцов.

— Чего там… Дело нужное.

— Возьмите-ка портянки, — предложил Федя Васильев. — Это мой НЗ. Я их, между прочим, за пазухой берег. На всякий случай.

— А вот, принимай-ка…

— Сюда подойдите, сюда…

— У меня еще…

— И здесь…

— Товарищ доктор, возьмите…

Со всех сторон, словно только и ждали подходящей команды, выдергивали из-за пазухи, из сохранившихся чудом заплечных мешков, из хитрых солдатских тайников и протягивали чистые портянки, рубахи, кальсоны, платки.

— Спасибо, товарищи, спасибо, — едва успевал благодарить Филиппов, собирая белье в охапку. — Видишь, скептик? Это же наши, советские люди.

— О, це добре! — только и смог ответить растроганный Хихля.