Вокруг школы было шумно и людно. Солдаты всех бригад перемешались, делились впечатлениями прошедшего боя, разыскивали друзей и товарищей. Защитников Сянно старательно угощали табаком, трофейным шоколадом.
— Иван, живой? — кричал один.
— Живой. А ты как?
— В исправности.
— Ну, тогда здравствуй.
Под хохот товарищей они по-медвежьи облапили друг друга, так, что похрустывали кости.
— Ребята, не видели Соболева, земляка моего?
— Нет его. Погиб смертью героя.
На минуту разговоры притихали, потом начинались новые расспросы, и шум разгорался с новой силой.
— Товарищи, так говорят, мы на Берлин двинем?
— Ничего еще неизвестно.
— А что, формироваться будем или сразу пойдем?
— Чего формироваться-то? Мы уже давно сформированы. Идти надо.
— Идти. Не давать им, гадам, опомниться!
Тут и там вспыхивал дружный хохот — не верилось, что минуту назад здесь кипел бой и смерть ходила по пятам. Возле школы, окружив Бударина, стояла большая группа офицеров. Ждали приезда генерала.
Наконец послышалось гудение.
— Неужели наш? — спросил Бударин, выбегая на дорогу.
Из-за поворота вынырнул броневичок.
— Наш. Савельев. Вот орел!
За броневичком показались легковые машины, затем грузовые ЗИСы.
Бударин одернул куртку, громко подал команду:
— Бригада, смирн-а-а!
И быстрым шагом устремился к первой машине.
В наступившей тишине всем было хорошо слышно, как рапортовал комбриг:
— Товарищ гвардии генерал, гвардейская танковая Краснознаменная бригада приказ выполнила. Бригада готова к выполнению любой задачи.
Из машины вылез генерал и торопливой твердой походкой направился к комбригу. Он был выше Бударина ростом, шире в плечах. Подойдя к комбригу, генерал обнял его и трижды, по-русски, поцеловал.
В сопровождении офицеров генерал и комбриг двинулись к школе, спустились в подвал.
Из перевязочной выскочил Филиппов, вытянулся, хотел представиться генералу. Бударин его опередил:
— Вот и мой орел. Гвардии капитан Филиппов.
Филиппов смутился, почувствовал, что краснеет.
— Слышал, слышал, как он у вас тут фокусы устраивает, — подавая Филиппову руку, сказал генерал.
— Какие фокусы? — насторожился Бударин.
— А неразорвавшуюся мину вынуть из живого человека — это тебе не фокус?
Генерал и комбриг добродушно засмеялись.
— Молодец, гвардии капитан. Молодец… Я там тебе помощников из медсанбата привез. Извини, что запоздал. Дороги не было. Принимай врачей, пусть работают.
— Есть. Разрешите идти?
— Иди, молодец, иди.
На лестнице Филиппова нагнал Сатункин:
— Поздравляю с присвоением звания гвардейца.
— Спасибо, землячок.
— А я что говорил?
— Ладно. Угадал.
Филиппов выбежал на улицу.
От ближайшей к школе машины отделился человек и кинулся ему навстречу. Это была Наташа. Филиппов узнал ее сразу. Тяжелые косы выбились из-под шапки и, пока она бежала, распустились, упали ей на плечи.
— Коля! Здравствуй, Коля!
Она протянула ему руки.
Филиппов обхватил ее и, не находя слов, начал кружить на одном месте.
— Что ты? Все смотрят. Что ты?! — восклицала она, задыхаясь и закидывая назад голову; шапка отлетела в сторону, и русые косы развевались по ветру.
Он, счастливый, смотрел в ее голубые глаза и смеялся.
— Перестань. Голова закружилась!
Филиппов осторожно поставил ее на землю перед собой.
— Ну как можно? — сказала она, еле переводя дыхание. — Это несолидно. Ты же начальник.
— И человек тоже, — сказал он, подхватывая ее под руку. — Идем. Кто тебя послал к нам?
— Я сама добилась. Нас еще с утра генерал к вам направил, да никак не проехать было.
— Да идем же скорее.
— Подожди, шапку найду…
Она надела шапку, и они, засмеявшись неизвестно чему, взявшись ва руки, как дети, побежали в перевязочную.
…Подвал затопило электрическим светом. В перевязочной забурлила работа. Было развернуто шесть столов. Все работали с каким-то особым подъемом и рвением.
Анну Ивановну уговаривали лечь спать.
— Не пойду, товарищи, честное слово. Разрешите мне довести дело до конца.
Мурзин, Хихля, Коровин, Саидов, Трофимов и даже Гулиновский — все продолжали работать. Только Зоя после введенного пантопона сладко спала, по-детски сложив губы, спала на том ящике, на котором любили они сидеть с Анной Ивановной в редкие свободные минуты.
В самый разгар работы в перевязочную с радостным криком ворвался Хихля:
— Ось, дивіться!
В дверях появился Рыбин.
Ему не дали выговорить ни слова — набросились, затискали в объятиях.
Филиппову нужно было организовать бесперебойную работу перевязочной и операционной, наладить уход за тяжелыми и нетранспортабельными, уточнить документацию, написать донесение начсанкору, а главное — всех раненых как можно быстрее эвакуировать в тыл.
Широкоплечую подтянутую фигуру гвардии капитана видели и в перевязочной, и во всех отсеках, и на улице, возле машин. Он был всем нужен. То и дело слышалось:
— Товарищ гвардии капитан, а это как?
— Товарищ начальник, на минуточку.
— Товарищ Филиппов, можно вас?
Раненых решено было вывезти в медсанбат двумя партиями. С первой партией раненых отправлялся сам Филиппов. Со второй должен был ехать Рыбин.
На улице шла загрузка машин.
— Подноси раненых. Не задерживайся, — командовал Филиппов.
Санитары вынесли Нину.