Солдаты без оружия

— Ты вот что, — окликнул его Сафронов, — в случае заминки разыщи замполита.

Сделав несколько шагов, он почувствовал такую слабость в ногах, что едва не упал, и ухватился за ствол ближайшей березы.

«Что такое?» — мысленно укорил он сам себя.

Он заметил санитаров, возвращающихся из перевязочной, окликнул:

— Галкин, сруби-ка мне палочку! Ногу подвернул.

Сафронов солгал, но не устыдился своей лжи, потому что слабость насторожила его; ноги дрожали, и им требовалась помощь. Никто не должен видеть его слабости.

— Может, подсобить? — спросил Галкин, подавая ему березовый батожок.

— Ничего. Справлюсь.

Опираясь на палку, Сафронов двинулся к палатке. Вокруг нее опять появились раненые. Они переговаривались, покуривали и, судя по всему, чувствовали себя неплохо.

«Откуда же они? — удивился Сафронов. — Мы ж только что всех отправили… Неужели новые?»

На какую-то секунду он забыл, что война идет, поступление продолжается.

— Ну, что у нас тут? — спросил он у Любы, появляясь в палатке.

Тяжелых было немного — всего три человека. Зато во второй палатке у Стомы «полная коробочка». И все они нуждались во врачебной помощи, их нельзя было просто вот так, с маху, эвакуировать в госпиталь.

«Нет, — остановил себя Сафронов. — Не пойду к хирургам. Они и так знают, что к ним очередь». Сафронова негромко окликнули:

— Товарищ гвардии…

Галкин виновато улыбнулся, переступил с ноги на ногу.

— Товарищ капитан, я сбился… Там ваш дружок, капитан Штукин, приболели.

Штукин лежал в палатке хирургического взвода с закрытыми глазами. Сафронов хотел уйти, думая, что он уснул, но тот открыл глаза.

— Видимо, я чересчур переутомился. — Он надел очки и после паузы объяснил: — Доконал-таки меня эфир проклятый.

— Что же не сказал?

— А-а… А ты что с палкой?

— Да так, — уклонился от ответа Сафронов, преодолевая в себе желание сесть рядом с другом, вот так же снять сапоги, расслабиться.

Разговор не клеился.

— Опиши вот такое — скажут: неинтересно, — неожиданно произнес Штукин.

— А чего тут интересного? Раненые, операции, кровь.

— Не в том плане, — пояснил Штукин. — Скажут: бессюжетно. Пружины нет.

«Он в своем репертуаре», — подумал Сафронов и ради приличия спросил:

— Да кто скажет?

— Найдутся деятели, великие знатоки…

— Ты не об этом думай. Ты ни о чем сейчас не думай.

— Не спится.

— Хочешь, я с комбатом или с замполитом поговорю?

Штукин покачал головой.

— Ну, тогда спи. Это сейчас самое главное.

Сафронов подождал, но Штукин больше ничего не сказал, и он ушел с грустной мыслью: «Мне бы самому не свалиться. Я должен, во что бы то ни стало должен выдержать…»

Он вернулся в палатку Стомы и начал руководить очередностью подачи раненых в перевязочную. Он снова почувствовал слабость в ногах и, чтобы не свалиться, на этот раз ухватился за мачту. В таком положении его и застал капитан Чернышев.

— Дядя Валя!

Сафронов не узнал его голоса и самого Чернышева не узнал, так он похудел за последнее время. Один нос торчал. Оказывается, у него большой нос.

— Дядя Валя, проснись. Ложись по-настоящему спать. Отбой. Все, говорю. Оставь дежурного — и всем спать.

Появился Кубышкин на своих кривых ногах.

— Я, значит, подневалю, а что?

— А раненые? — еще не веря в то, что поступление кончилось, спросил Сафронов.

— Так все. Корпус на прикол, на формировку, значит.

Сафронов добрел до заднего тамбура и, не раздеваясь, не разуваясь, не снимая халата, свалился на чью-то брошенную на землю шинель.

XXVII

Его разбудил звук мотора. Он думал, что это во сне, но машина гудела над самым ухом, и земля слегка дрожала от этого гудения.

— Кого привезли? — спросил Сафронов, еще не открывая глаз.

Никто не ответил.

Тогда по старой военфаковской привычке одним рывком он встал на ноги. (Бывало, им все время хотелось спать. Поднимались они трудно. Вот тогда и научились подниматься рывком. Сразу после команды, не раздумывая ни секунды, р-раз — и на ноги. А когда ты на ногах, сон уходит.)

— Кого привезли? — повторил Сафронов, входя в палатку.

— Это, товарищ гвардии… это, товарищ капитан, просто приехали. К нашей сестричке это.

У машины лицом к Сафронову стояла, вся сияющая, Стома и, спиной к нему, незнакомый офицер. Сафронов запомнил его литую спину.

Сафронову тотчас вспомнился приезд жены к нему на военфак, и сладкая боль охватила его. Он повернулся, чтобы пойти в лес и не мешать приятному свиданию.

Подняв голову, он обратил внимание на вершины берез. Они горели необычным огнем. Солнце зашло за горизонт, но последний луч успел зажечь вершины.

Далеко отойти Сафронову не удалось. Загудела вторая машина и резко остановилась у самой сортировки. Из запыленного «виллиса» привычно выпрыгнул корпусной врач.

— Уже здесь, орел? — обратился он к офицеру с литой спиной и, кивнув на приветствие сестры, стремительно прошел в палатку.

Сафронову пришлось последовать за ним.

— Ну, что у вас тут происходит? — меняясь в лице, спросил корпусной. — Не успели отоспаться — уже кобелей принимаете.

Грубость резанула Сафронова по сердцу. Он тотчас вспомнил, как и ему с трудом удалось тогда вырваться к жене. Он сказал:

— Я разрешил встречу.