Солдаты без оружия

Нет, удовлетворения он не ощущал. Чувство недовольства, которое появилось в нем буквально в первые минуты операции, не исчезло. Оно притупилось, но не исчезло. Теперь, глядя на прошедшее со стороны, он мог сказать себе: «Если объективно, то едва на тройку тянешь. Раненые залеживались. Хирурги медлили, но я-то не проявил должной настойчивости». Ему пришли на память напутственные слова профессора Зимина: «Вы — солдаты без оружия. Вы в тех же фронтовых условиях будете воевать за жизни бойцов». «Но я-то еще плохой солдат. Я еще не взял своей высотки».

Так он и сидел с занесенным над бумагой карандашом, не решаясь писать характеристики на подчиненных, мысленно аттестовывая свою персону.

«Но ведь нужно. НШ не отстанет. А меня, думаю, объективно охарактеризует командование».

Сафронова привлек смех санитаров. Оказывается, они сидели неподалеку за кустами. Делать-то сегодня было нечего. Он сам сказал им: «Пока отдыхайте». Сафронов прислушался и распознал голос Галкина.

— А ишшо этот мосластый…

Санитары опять засмеялись. Очевидно, Галкин изобразил «мосластого».

— Вот уж брехало. Брехать был горазд. А Лепик верил.

— Эт я, стал быть, подыгрывал.

— А чего тогда рот разевал?

— Эт, стал быть, для авторитету.

«Они говорят, как о просмотренном фильме, — подумал Сафронов. — Для них это уже история».

— Галкин! — позвал он. — И все остальные, ко мне.

Санитары появились, на ходу одернули гимнастерки и приняли то привычное выражение готовности к послушанию, какое он не раз замечал на лицах бывалых солдат.

— Садитесь. Побеседуем.

Сафронов оглядел санитаров и про себя подумал: «Они в порядке, похудевшие, но бодрые, с веселыми глазами».

— Расскажите-ка, как поработалось.

Санитары молчали.

— Вот ты, Супрун, говорил — на передовой легче… Ты и сейчас так считаешь?

— Считаю.

— А ты, Трофимов?

— По-разному, — уклончиво ответил младший сержант.

— А ты, Лепик?

Лепик обвел глазами товарищей, посмотрел удивленно на Сафронова. «И здесь ты, как в работе… нерасторопный».

— Ну?!

— Так оно, стал быть…

— Людей жалко, — выручил Галкин. — Многие шибко покалеченные поступают. Тут никакого сердца не хватит.

«Сердца не хватит», — в мыслях одобрительно повторил Сафронов, но сказал другое:

— Ну как же без сердца?

— Мы и то на вас любуемся, — разулыбался Галкин. — Видим, что с душой, а  о н о  не выходит.

— Что не выходит? — спросил Сафронов.

Галкин сделал головой и руками неопределенный, округлый жест:

— Вы вот… а  о н о… не выходит.

— Да что именно?

— Так ведь видим, товарищ гв… товарищ капитан. А  о н о… это… не поддается.

— Ну, ладно, — прервал Сафронов. — Вы, как умеете, расскажите: что, по-вашему, вот это  о н о? Что, по-вашему, не выходит?

Санитары переглянулись и все уставились на Супруна, как бы молча уполномочивая его на разговор от их имени. И Сафронов посмотрел на него и заметил, как изменился, как осунулся Супрун, даже-ямочки на щеках исчезли.

«Действительно, досталось ему с непривычки».

— Слушаю, — поторопил Сафронов.

— С моральной точки, — как и подобает солдату, тотчас отозвался Супрун. — Мы не привыкшие к такому. Конечно, за войну всякое повидали, но, когда сам в бою, особенно теперь, в наступлении, — это совсем другое дело. А тут сплошняком… Вы не замечаете, а нам это и в самом деле по сердцу, как ножом по стеклу.

— Так. Еще, — подтолкнул Сафронов.

— С физической точки, — продолжал Супрун и как-то совсем по-детски загнул палец на левой руке. — Крутишься, крутишься, а они все идут. И жалко их. А что мы можем сделать? Ну, напоишь, накормишь, покурить дашь. Особенно заниматься некогда — новые поступают. И отдыхать неловко. Иной раз и выпадет свободная минута, так думаешь: «А как они на тебя посмотрят? Дескать, в тылу сидишь, морда, и еще дрыхнешь, а вокруг бойцы маются». Я сам был в таком положении, знаю.

— Но у нас не конвейер. Хирурги не автоматы, — заметил Сафронов, чтобы что-то сказать на неутешительные слова санитара.

— Я, конечно, новенький, слабо разбираюсь, но если…

— Говорите.

— С организационной точки. — Супрун опять загнул на руке палец. — Я вот… мы вот… И на вас глядя, и вообще… Все ж таки можно бы… В пехоте вон… Там их отделяют. А тут… Ну вот хоть бы с легкоранеными. Ну чего они тут базарят?

— Это верно, — согласился Сафронов, удивляясь топкости наблюдений санитара.

— С человеческой точки, — произнес Супрун, довольный тем, что его так внимательно слушают. — Относительно раненых из других частей.

Сафронову понравилось, как точно и деликатно он сказал: не «своих», не «чужих», а именно «из других частей».

— И что же? — спросил Сафронов.

— Так ведь я сам не ваш, — в порыве откровения проговорился Супрун. — Не чистый ваш — наш полк на операцию к вам приданный.

— Ну, это все равно что наши, — одобрил Сафронов.

— Так вот я и говорю, как тут быть? — Супрун оглядел товарищей, и те закивали, подтвердили свою солидарность. — Мы, конечно, понимаем, из одного котелка, к примеру, взвод не наестся, так что, ежели всех на нас валить, не выдержим. Ну а вы на солдатское место встаньте. Его, беднягу, из пекла волокут. Он-то при чем?