Солдаты без оружия

Больше они не произнесли ни слова. Сидели молча, смотрели друг на друга. Галина Михайловна отзывалась на просьбы, отходила от столика, делала уколы, считала пульс, проверяла состояние раненых и снова возвращалась к столику. И опять они смотрели друг на друга, словно предстояла долгая разлука и они хотели насмотреться и запомнить друг друга.

Появилась Настенька, вся переполненная музыкой и танцами, с сияющими глазами, со счастливой улыбкой на лице.

«А она даже похорошела, — подумала, взглянув на нее, Галина Михайловна. — Просто обаятельная девчонка».

— Давайте я подежурю, — предложила Настенька. — В случае чего крикну.

Галина Михайловна хотела отказаться от предложения, но Сергей уже поднялся.

— Только не забывай уколы вовремя. И у Воронина за пульсом следи, — наказала Галина Михайловна, выходя из палатки.

Они взялись за руки и углубились в лес.

— Далеко не пойдем, — сказала Галина Михайловна.

И тотчас их окликнули:

— Кто идет?

— Свои.

К ним приблизился санитар из хирургического взвода, узнал, козырнул и отошел на свое место в тень.

— Что это сегодня? — удивилась Галина Михайловна.

— Обычно, — произнес Сергей.

— Это у вас обычно, а у нас такого не было.

Они долго ходили, опять же не говоря ни слова, но чувствуя единение, общую радость от того, что они вместе, близко, рука в руке.

— Тебе не пора?

— Нет.

— Может быть, пойдешь?

— Нет.

Она еще несколько раз предлагала ему пойти, а он все отказывался и не уходил.

— Я все-таки зайду в палатку, — оказала Галина Михайловна.

— Пойдем, — согласился он.

Они, не выпуская рук, дошли до палатки, шагнули в тамбур. И тут раздались выстрелы, точнее, это была автоматная очередь, отчетливо слышная в ночной тишине.

Галине Михайловне показалось, что это нечаянно выстрелил тот часовой, санитар из хирургии.

— На землю! Всех на землю! — крикнул Сергей, выхватывая пистолет и бросаясь к ближней березе.

Она не успела удивиться перемене в нем, кинулась в палатку.

— Всех на землю! — теперь уже крикнула она. — А вы, — обратилась она к Нехаю, — с автоматом туда. Быстро!

Со всех сторон уже раздавались выстрелы. Одиночные и очередями. Слышалось близкое посвистывание пуль.

У всех в ушах еще звучала танцевальная музыка, звуки баяна, мотивы вальса, танго, краковяка, и никак не верилось, что это всерьез, что стреляют взаправду.

— На землю! На землю! — кричала Галина Михайловна.

Она вместе с сестричкой и санитаром стаскивала раненых с нар и лежанок. Те стонали, вскрикивали от боли, но не роптали, солдатским чутьем понимая, в чем дело.

Настенька, ощущая свою беспомощность, молила неизвестно кого: «Ну пусть я, если так нужно. Возьми меня, только их не трогай. Не трогай их, пусть живут. Они воевали. Они наступали. Они заслужили жизнь».

Стрельба все продолжалась, и пули прошивали брезент палатки. Настеньке казалось, что это продолжается бесконечно и она бессильна прекратить это.

Дзинькнула лампочка. Всех обдало мелкими осколками стекла. Наступила темнота. И тут Настенька поняла, что необходимо действовать, иначе, раненым грозит опасность, иначе произойдет непоправимое. Не медля ни секунды, не раздумывая, она выскочила из палатки.

Какие-то тени — опять эти тени! — метались меж берез.

Настенька раскинула руки, как крылья, словно птица, защищающая свое гнездо, и закричала:

— Не стреляйте! Тут раненые! Не стреляйте! Красный Крест!

В белом халате на темном фоне палатки, она была хорошо и далеко видна. В ответ на ее крик раздалась автоматная очередь, и Настенька рухнула наземь, как срубленная молнией молодая березка.

XXXI

Сафронову снился сон. Он, Галинка, все его друзья и товарищи кружатся среди берез. Он не видит лицо каждого в отдельности, но знает, что это близкие и дорогие ему люди. И всем весело. Веселье это все нарастает, становится азартным, неудержимым. Оно будто приподнимает всех от земли. Ему хочется чего-то необыкновенного, и это необыкновенное происходит. Из земли вырывается молодая березка с тонкими корнями и врывается к ним в крут. Она увлеченно кружится, и тут Сафронов видит, что это не березка, а медсестричка Настенька. И хочет крикнуть, объяснить всем, что это сестричка из госпитального взвода. Он силится крикнуть, но у него не хватает голоса, он напрягает силы, чтобы крикнуть. И тут раздается треск, точно что-то перешибает березку, она переламывается у него на виду.

— Тревога! Тревога!

Сафронов вскочил, выбежал из палатки. И тотчас кто-то крикнул:

— Ложись! Ложись!

Он поддался этому окрику, упал на землю.

Поначалу Сафронов ничего не разбирал, ничего не видел, лишь одна мысль вспыхнула в пробудившемся мозгу: «Как он узнал? Как он мог предвидеть? — Это о НШ. — Значит, это в самом деле». В первые секунды Сафронову даже подумалось, что НШ специально устроил стрельбу, чтобы оправдать свои действия.

Но тут неподалеку застрочил автомат. Над головой засвистели пули, и Сафронов понял, что это все настоящее, и еще раз удивился: «Как он мог предвидеть?»

Дальнейшее уже было не сном, не предположением, а реальностью, и он, Сафронов, принял участие в этой реальности.

— Товарищ гвардии…