Солдаты последней империи (Записки недисциплинированного офицера)

Ушлый замполит Паша Саенко набил полированную доску гвоздями так, чтобы дневальный, сидя на тумбочке, не мог прислониться и уснуть. Все гордились таким достижением, а Паша поступил в Академию им. Ленина. Что из него вышло — не знаю.

К курсам контрпропаганды

Когда все читали Ленина, я начал читать Сталина. Подполковник один увидел:

— Что Вы читаете? Где Вы взяли?

— В библиотеке, товарищ подполковник.

— Где? В какой библиотеке? Кто выдал? Он же запрещен!

— На абоненте.

Он думал, что после Двадцатого съезда произведения Сталина были запрещены.

Зато я изучал боевое управление. Преподавателю не нравилось, что я плохо наношу обстановку на картах, рисую овалы, ставлю кляксы, пишу от руки, а не полупечатным шрифтом (ну, не обучен). Он мне все время двойки ставил. А на экзамене, при комиссии, когда все отличники провалились, пришлось ему поставить мне пятерку.

Вся культпросветработа в армии сводилась к разврату. Где больше всего разлагались? — в политотделе. Идея уже не конала и эти «политрабочие» предавались пьянству и блуду. Нормальные мужики из замполитов уходили в раскол или впадали в немилость. Одного в нашей части расстригли в физруки. Идею толкали «Бу-бу», Кузнецкий, Дьячков, Довлетов, не осознававшие свою глупость. Но окружавшие-то её осознавали. Кого, и на какие подвиги мог мобилизовать майор Дьячков?

Если верующие обычно собираются в храме, то нас, офицеров, для «разбора полетов» обычно собирали в кабинете контрпропаганды. Заведовал им пропагандист части майор Ржанецкий по кличке «Жопа», мужик весом в полтора центнера, ленивый до безобразия. Он поражал всех тем, что съедал два «бацильника» (шестилитровых термоса каши) и выпивал из горлышка флягу неразведённого спирта. По мере отъедания Ржанецкий добавлял в кашу все новые порции мяса. Солдаты специально накладывали пожёстче, но он стоически пережевывал жилы. Одним из его излюбленных занятий была рыбалка, где он появлялся только во время дележа улова. Только что говорил речь (о чём?), как смотришь — уже спит в КУНГе. Мужики для смеха отдавали ему самую крупную добычу — сомов и змееголовов, килограммов по девять. В условиях пустыни они погибают почти мгновенно. Раз не успел он вечером принести мешок рыбы домой, а утром пришлось её выбрасывать.

Идут политзанятия, прямо с развода отловили и привели, чтобы не сбежали. Спереди замполит, сзади начальник штаба. Посмотришь на Федорца — полная безысходность. Сидит и с бодуна упорно думает:

— Что быстрее всего на свете?

— Ясно, мысль.

— Нет, товарищ подполковник, понос. Вчера не успел подумать, как обосрался.

Часа два обсуждали. Начштаба сокрушался:

— Как я такого в наряд поставлю? Я на него посмотрю — язык отнимается.

Проверка

Когда прибывает проверка из Москвы, создается специальная блядская группа в составе штабных девок и медсестер. Кожанов лично их проверяет на предмет «венерии», после чего девок поселяют в санчасти под видом медперсонала. Там кровати с деревянными спинками и пружинным матрацем. Попробуйте отодрать кого-то на солдатской, покрытой поролоном. На несколько дней санчасть превращается в бордель для мелкой сошки, полковников-тыловиков, которых не допускают в гостиницу на «десятку». Больных на это время выписывают, чтобы никто не спросил, почему синяк под глазом.

К приезду комиссий красили в маскировочный цвет фасады всех зданий (нам-то они были на хрен нужны, да и тень в пустыне не скроешь). Поскольку казармы с одной стороны покрашены, а с другой засраны, все задворки и тылы затягивали МЗП. Пустынный ветер мигом заносил в проволоку обрывки бумаги, очистить заграждения не представлялось возможным, — на них закидывали трос и стаскивали.

Накануне очередного грандиозного шухера, мне была дана команда: подготовить казарму к смотру и показательным занятиям по бытовому обустройству личного состава. Как водится, за три дня до занятий. Я распорядился выкинуть из казармы на стадион кровати, тумбочки и личный состав. Из отпетых создал группу ремонта и захвата тыловых объектов, поскольку кроме приказа подготовить казарму, мне никто не дал даже гвоздя. А когда я подошел к Вене Малыгину за известкой, он меня послал подальше:

— Много вас здесь шатается, не напасешься на вас извести.

В принципе, я знал, что он не даст. Пошел для очистки совести перед тем, как грабить его склад.

Короче, прибегая к открытому насилию, грабежам и к командному языку я за сутки довел казарму до зеркального блеска. И чёрт меня дернул вычистить оружие в адской смеси керосина, солярки и бензина. Все было хорошо, пока бестолковый каптёр Чашкин не слил эту смесь в туалет, а рядовой по кличке «Нос», злейший враг Чашкина, сел на очко и закурил. Раздался оглушительный взрыв. Контуженного «Носа» выбросило из кабинки, он потом до конца службы вздрагивал. В туалете повыбивало стеклоблоки и начался тривиальный пожар. Издали казалось, что в казарме жгут резиновые скаты. Пожар быстро потушили, но белоснежные стены стали черными. Пришел командир полка с замами, посмотрел на все скучающим взглядом и философически заметил: