Античными авторами неизменно констатируется, что римская доблесть неотделима от воинской дисциплины, постоянных ратных трудов, выучки, опыта и организованности[1019]
. Весьма характерно, что именно этими качествами римская доблесть противопоставляется боевому неистовству, отчаянной храбрости, физической силе и закаленности, коварству и хитрости варваров, а также теоретическим знаниям греков[1020]. Н. Розенштайн справедливо указывает, что ключевая доблесть римского легионера заключалась в том, чтобы исполнять приказы и любой ценой удерживать занимаемую позицию и место в строю. Первостепенное значение имела стойкость и дисциплина солдат, потому что исход сражения зависел не столько от индивидуальных действий бойцов, сколько от сплоченности и согласованного эффективного функционирования всех подразделений. Такое качество воинской доблести было результатом длительной каждодневной тренировки. Однако высшим проявлением личного мужества в Риме все же считалась готовность встретить опасность лицом к лицу в ситуации, когда это не вызывалось прямой необходимостью, и именно за это присуждались награды[1021]. Вряд ли такое положение дел, отмеченное Розенштайном для республиканского периода, существенно изменилось в эпоху империи, хотя, по мнению Дж. Лендона, изначально существовавшая оппозиция «доблесть – дисциплина» трансформировалась в условиях профессиональной армии императорского времени: теперь в действиях легионов акцент делался на главным образом на дисциплине и легионеры все больше использовались на войне как инженерные части (combat engineers), в то время как агрессивную, собственно боевую доблесть призваны были проявлять в первую очередь солдаты вспомогательных войск, рекрутируемые из варваров, которые еще не утратили соответствующих природных боевых задатков[1022]а. Однако с таким выводом трудно согласиться, поскольку он, по сути дела, строится всего лишь на двух аргументах: во-первых, на том, что на колонне Траяна легионеры изображены сражающимися всего в четырех сценах, тогда как солдаты-ауксиларии – в четырнадцати; а во-вторых, на рассказе об осаде Иерусалима войсками Тита в «Иудейской войне» Иосифа Флавия, согласно которому легионеры преимущественно были заняты военно-инженерными работами, тогда как воины вспомогательных войск играют главную роль в собственно боевых действиях и смелых предприятиях. Если же судить по другим свидетельствам, римские представления об истинной воинской доблести практически не изменились после перехода от республики к империи.Так или иначе, нормативный идеал истинно римской доблести предполагал, что она может быть выказана лишь при определенных условиях. Настоящая доблесть, vera virtus, обнаруживается только в открытом и честном сражении с достойным противником[1023]
, который действительно мог бы стать для римлян, по выражению Ливия (VI. 7. 3), «оселком их доблести и славы», perpetua materia virtutis gloriaeque vestrae. Понимание доблести в духе «нравов предков» исключало не только всякого рода грязные средства ведения войны, вроде отравления источников (Flor. I. 20. 7), но даже применение засад, ночных вылазок, ложного бегства и т. п. средств (Liv. XLII. 47. 5)[1024].