Солдаты Римской империи. Традиции военной службы и воинская ментальность

В традиционной римской идеологии великим позором для воинов считалось не только поражение или капитуляция перед врагом, но и сдача в плен, которой всегда следовало предпочитать почетную смерть на поле боя (см., например: Tac. Hist. II. 44. 3). По словам Ливия, ни в одном государстве попавшие в плен воины не пользовались таким презрением, как у римлян (Liv. XXII. 59. 1; ср.: XXII. 61. 1; XXV. 6. 15; Polyb. VI. 58. 11; Val. Max. II. 7. 15; App. Hann. 28). Лишь во II в. н. э. в римском военном праве отношение к солдатам, оказавшимся в плену, определенным образом смягчается (Dig. 49. 16. 3. 12; 49. 16. 5. 5–7). До этого же плен продолжал считаться бесчестием для римского солдата. Так, тем солдатам из разгромленных легионов Вара, которые были выкуплены родственниками из плена, было позволено вернуться на родину, но только при условии, что они будут жить за пределами Италии (Dio Cass. LVI. 22. 4). Иосиф Флавий (B. Iud. VI. 7. 1) рассказывает, что один римский всадник, попавший в плен к иудеям, сумел бежать. Тит не счел возможным его казнить, после того как тот спасся из рук врага, однако, считая бесчестием для римского воина сдаться живым в плен, приказал лишить его оружия и изгнал из воинского строя, что, как замечает Иосиф, является для человека, обладающего чувством чести, наказанием даже худшим, чем смерть.

Отмеченные нами элементы традиционной римской концепции «доблести» и «славы» принадлежат, разумеется, к аксиологическому идеалу. Но это не значит, что такое представление было сплошной фикцией, призванной лишь облагородить и эстетизировать войну «через ее вознесение в сферы морали и ритуала», «в сферу чести», благодаря чему война «становится священным установлением и в этом качестве облекается всем духовным и материальным декором, имеющимся в распоряжении данного племени»[1037]. Напротив, по мысли Й. Хейзинги, именно такого рода идеал задает определенные, «рамочные», параметры, включающие войну в агональную сферу. Стоит заметить, что этот же идеал во многом предопределяет литературную топику и идейные установки в освещении военных обычаев, событий и героев в наших источниках. Поэтому, прослеживая, каким образом данный нормативный комплекс воплощался и трансформировался в традициях профессиональной армии, как он сопрягался с ее действительным воинским этосом, необходимо отдавать себе отчет в том, насколько трудноуловима та грань, что отделяет литературные штампы, реминисценции, дань риторической фразе и закодированную в них аксиологию от реальной ментальности римского воина. Важно также учитывать, что указания на значение агонального начала в военной сфере и практические рекомендации по его стимулированию римляне (как литераторы, так и практики военного дела) могли почерпнуть в классической литературе и военных традициях греков. Следует поэтому хотя бы вкратце остановиться на эллинском опыте, тем более что без сопоставления с ним римских традиций трудно уяснить собственно римскую специфику рассматриваемого феномена.

Первое развернутое, можно сказать, военно-теоретическое обоснование роли состязательного фактора как средства морально-психологического воздействия на войско мы находим у Ксенофонта, чьи размышления на данную тему, очевидно, вдохновлялись и его собственным богатым опытом, и примером его любимого героя Агесилая, и Ликурговыми установлениями Спарты, и новыми тенденциями в развитии военного дела в его время[1038]. При каждом удобном случае Ксенофонт отмечает необходимость и благотворность целенаправленного поощрения в воинах духа соперничества. Для этого Ксенофонт предлагает использовать специально организуемые соревнования в воинской выучке среди отдельных бойцов и между целыми отрядами, продуманное распределение наград, привилегий и повышений в чинах, персональную оценку военачальником действий своих подчиненных, его личный пример в трудах и опасностях[1039]. На необходимость поощрять состязательность в военном деле, устраивая соревнования в воинских упражнениях и назначая почетные награды, указывал также Платон[1040]. Яркие примеры состязания в доблести с присуждением соответствующих наград (τὰ ἀριστεῖα) мы находим у Геродота (VIII. 93–95; 123–124; IX. 71–74) – из классических авторов, кроме него, только Ксенофонт использует термин ἀριστεῖον[1041]. Примечательно, что у греков времен Персидских войн вопрос о выявлении наиболее доблестных воинов, командиров и отрядов решался либо общей дискуссией, либо голосованием военачальников, тогда как у Ксенофонта это – прерогатива командующего.