Обратимся сначала к текстам и эпизодам, в которых определенно прослеживается взаимосвязь военно-этических и религиозных представлений, связанных с знаменами. На эту взаимосвязь с достаточной очевидностью указывает упомянутый выше пассаж Сенеки. Рассуждая в одном из писем к Луцилию (95. 35) о значении добродетели, философ использует сравнение из военной сферы: «Как первые узы военной службы – это благочестие, и любовь к знаменам, и священный запрет бежать от них (primum militiae vinculum est religio et signorum amor et deserendi nefas), а потом уже легко требовать с приведенных к присяге всего остального и давать им любые поручения, так и в тех, кого ты хочешь повести к блаженной жизни, нужно заложить первые основания, внушив им добродетель» (пер. С.А. Ошерова). В этом сравнении, при всей его риторичности, без сомнения, выразилось характерно римское понимание военного дела как такой сферы, которая основана на особых обязательствах и ценностях, имеющих сакральную природу. Словам философа о signorum amor созвучно замечание Вегеция (III. 8) о том, что у воинов ничто не окружено большим почитанием, чем святость знамен: nihil venerabilius eorum maiestate militibus.
О том, что такого рода оценки отнюдь не голословны, свидетельствуют многие эпизоды римской военной истории, ясно показывающие, что ни по интенсивности, ни по практической значимости чувство любви римских солдат к своим знаменам не имеет аналогий ни в одной другой армии Древнего мира[1239]
. Потерять или бросить знамена в бою считалось у римлян тяжким воинским преступлением и ни с чем не сравнимым позором[1240]. Не случайно в боевой практике римлян весьма действенным оказывался характерный, сугубо римский прием[1241], когда знаменосец или военачальник бросал знамя в строй или лагерь врагов либо сам со знаменем в руках устремлялся вперед, вынуждая воинов, чтобы спасти знамя, сражаться с отчаянной самоотверженностью. Флор указывает (I. 11. 2), что его впервые использовал диктатор Постумий в битве у Регилльского озера в 499 г. до н. э. Согласно же Фронтину, который приводит целую сводку подобных случаев (Strat. II. 8. 1–5), это средство применил еще Сервий Туллий, сражаясь под началом царя Тарквиния против сабинян. Какой бы ни была историческая достоверность подобных сообщений, показательно, что римским авторам важно удревнить данную традицию и подчеркнуть особое отношение воинов к своим знаменам. В сообщениях античных историков мы находим немало примеров подобной решительности военачальников и героизма воинов, готовых жертвовать жизнью ради спасения своих знамен[1242], потеря которых означала поражение как отдельной части, так и армии в целом (ср.: Plut. Brut. 42; Tac. Hist. IV. 18; 34). Бросить в бою знамена считалось признаком высшей паники и страха (Caes. B. civ. III. 69). В рассказах римских авторов о военных действиях также обращают на себя внимание частые указания на точное число захваченных вражеских значков или потерянных своих. Показательно и то огромное значение, какое придавалось в Риме возвращению потерянных на войне знамен. Об этом как о большой своей заслуге упоминает Август в своих «Деяниях» (RgdA. 29. 2; ср.: Horat. Carm. IV. 15. 4–4; Vell. Pat. II. 91. 1; Flor. II. 34. 63; App. Illyr. 28). В 16 г. н. э. по случаю возвращения знамен, захваченных германцами при разгроме легионов Вара, в Риме была освящена специальная арка (Tac. Ann. II. 41; ср.: II. 25). Возвращению знамен посвящались коммеморативные выпуски монет с соответствующими легендами[1243].