Одной из ведущих тем в послевоенной историографии стало изучение коренных изменений в характере и социально-политической роли армии в период кризиса республики и перехода к принципату. Этой теме посвящено немало страниц в общих работах по истории данного периода и целый ряд монографических исследований[252]
. Не останавливаясь подробно на их анализе, отметим, что большинство исследователей в настоящее время признает постепенность процесса профессионализации римской армии, который начался задолго до реформ Мария и продолжался впоследствии, завершившись только при Августе[253]; подчеркивается также континуитет традиций в военной организации позднереспубликанского и раннеимператорского Рима[254]. В 1960–1970‐е гг. появляется серия интересных исследований, специально посвященных социальной и политической роли армии в эпоху кризиса Римской республики, и эта тема продолжает разрабатываться в последующие годы[255]. Правда, основное внимание уделяется здесь, скорее, историко-политологическому и конкретно-историческому, событийному анализу. Хотя во многих из этих работ так или иначе поднимается и вопрос о формировании в регулярной постоянной армии особых ценностей и психологии, прежде всего корпоративного духа и чувства личной преданности полководцу, но подробных специальных исследований по данной теме в современной историографии пока нет[256]. То же самое можно сказать и о таком важном вопросе данной темы, как солдатские мятежи: в последнее время появился целый ряд добротных исследований конкретно-исторического и источниковедческого плана, посвященных отдельным мятежам[257], но нет ни одной специальной работы, в которой бы этот феномен, в развитие отмеченного выше подхода В.С. Мессера, рассматривался с точки зрения его особого механизма и семантики, тех специфических традиций римской армии, что сохранялись от ранних времен и до позднеримской эпохи[258]. Среди такого рода традиций можно, в частности, выделить те, что связаны с институтом воинской сходки (contio militaris), которая, несомненно, представляла одну из форм самоорганизации воинского сообщества и играла важнейшую роль в моменты солдатских восстаний и политических переворотов. Однако единственная монография, написанная испанским историком Ф. Пина Поло, в которой специально исследуется этот институт на протяжении всей римской истории[259], в определенной степени разочаровывает. В книге тщательно собран и проанализирован материал источников, касающийся порядка проведения, организации и функций воинской сходки, но глубокого исследования ее значения в качестве политического фактора, по сути дела, не дается. Не нашли достаточного отражения в современной литературе и правовые аспекты солдатского мятежа.В отличие от армии республиканского времени, характер и формы участия императорской армии в политике не получили освещения в специальных монографических трудах. Впрочем, данная тема неизменно затрагивается и в общих работах по истории принципата, и в исследованиях отдельных ее периодов и событий, а также в литературе, посвященной самой императорской армии[260]
. Среди новейших исследований по данной теме своим интересным подходом выделяется книга Эгона Флайга[261]. Анализируя политическую роль армии, автор исходит из социологической характеристики армии как «тотальной организации», в которой вырабатывалась сильная горизонтальная солидарность, определявшая идентичность солдат и рассматривавшаяся ими как высшая ценность, наряду с культивируемой преданностью императору. Флайг подчеркивает тесную связь принцепса и армии, основанную на обмене «дарами» по принципу «верность в обмен на привилегии», причем императорские милости по отношению к армии имели прежде всего символический характер, подчеркивая уважение и почет, оказываемый армии правителем, а не были, вопреки распространенному мнению, способом просто подкупить солдат. Армия же (точнее, те ее части, которых набирались из римских граждан, т. е. легионы и преторианская гвардия) выступала как одна из трех политических сил (наряду с сенатом и столичным плебском), чье признание (акцептация) обеспечивали легитимность возводимого на престол императора.Изучение социально-политической роли армии в конце республики и в период империи самым непосредственным образом связано с проблемой войсковой клиентелы, поставленной в свое время А. фон Премерштайном. В настоящее время большинством исследователей в целом разделяется его тезис о складывании в последние десятилетия республики патронатно-клиентельных отношений между полководцами и подчиненными им войсками и о монополизации этой клиентелы в эпоху империи принцепсом[262]
. Однако концепция «персональных» армий и войсковой клиентелы как феномена, характерного для последнего столетия республики, подверглась достаточно аргументированной критике в статье Н. Рулана[263], по мнению которого нельзя выделить некую специфику войсковой клиентелы как клиентелы нового типа и говорить об армиях-клиентах.