Если у МакМаллена социальная характеристика армии дана как бы изнутри, то в вышедшей почти в то же время статье Г. Альфёльди анализируются, так сказать, «внешние» аспекты социального бытия императорской армии, прежде всего ее положение в рамках общественной структуры ранней империи, а также корреляция социальной эволюции и политической роли армии[285]
. Отмечая, что при принципате иерархия внутри военной организации отражала почти во всем многообразии социально-правовую стратификацию римского общества, Альфёльди подчеркивает, что положение различных групп военных в социальной структуре империи не было однородным. Внутренне дифференцированная и поначалу не укорененная в местных обществах, армия не могла создать «единого фронта» против императорской власти, стать самостоятельной силой, преследующей собственные цели. Но с конца II в. армия из органической части общества начинает превращаться в некое чужеродное образование, внутренне более гомогенное, чем раньше. Традиционная общественная иерархия утрачивает в армии свое значение, и военная служба открывает новые возможности социального возвышения. Переход к рекрутированию в районах постоянной дислокации способствовал распространению наследственности военной профессии и возникновению в пограничных зонах своеобразного «военного общества», состоявшего из солдат, ветеранов, их родственников и связанного с ними разнообразными узами местного населения. В результате этого процесса, по мнению Альфёльди, между военными районами и остальными частями империи разверзлась пропасть. Этой обособленностью армии во многом объясняется ее возросшая политическая активность и самостоятельность в период кризиса III в.Под иным углом зрения проблема взаимоотношений армии, общества и государства рассмотрена в концептуальной статье В. Дальхайма[286]
. Исходным пунктом его рассуждений являются вопросы о соотношении статусов гражданина и солдата и об эволюции военной организации в связи с этапами римской экспансии. Дальхайм акцентирует внимание на том факте, что главной задачей солдата была война, которая накладывала отпечаток на все его сознание и образ жизни в большей степени, чем какие бы то ни было его социальные связи и происхождение. Характер же и задачи армии определялись в первую очередь спецификой войн Рима на разных этапах его истории. При этом соответствующие изменения затрагивали не только структуру войска в целом и его место в государственной системе, но также социальную и духовную сущность солдата. Масштабность военных кампаний на отдаленных театрах военных действий требовала нового типа солдата, который уже мало напоминал воинов гражданского ополчения по своим профессиональным качествам и ценностным ориентациям. Последние определялись теперь отождествлением лагеря и родины, воинской доблести и морали, преданностью полководцу, одобрением со стороны тесного круга боевых товарищей. Для солдат, которые вступали в легион как в некий орден и жили обособленной жизнью, цивильный мир значил немного. Последний, в свою очередь, смотрел на солдат как на аутсайдеров, наделяя их всевозможными пороками. Но, несмотря на это отчуждение, армия оставалась частью римского мира, средоточием которого были император, главнокомандующий и патрон войска, а также сенаторы и всадники, которые становились высшими офицерами и были носителями римских традиций и ценностей, сохранявших свое значение и в поздние времена не только среди аристократии, но и среди простых солдат.Исследования императорской армии как особого социального организма продолжилось в ряде работ 1990‐х гг., акцентировавших как его внутренние связи и специфику, так и неоднозначные взаимоотношения римских гарнизонов с провинциальными сообществами. Можно, в частности, отметить сборник статей под редакцией И. Хейнса и А. Голдсуорти, хотя бо́льшая часть вошедших в него работ не затрагивает особенности воинского сообщества как такового[287]
. В работах Б. Шоу и Н. Полларда, исследовавших социальную роль и характер провинциальных армий[288], было предложено рассматривать воинское сообщество как «тотальный институт», замкнутую на себе организацию с собственными задачами и ценностями. Но, как мы увидим ниже (в главе V) данный подход не встретил поддержки других исследователей. Более целостный концептуальный подход к изучению армейского сообщества был намечен в статье С. Джеймса, который исходил из того, что «воины» (milites) образовывали большую, четко определенную группу, наделенную особой идентичностью и самосознанием и представлявшую собой «воображаемое сообщество» всей империи, поэтому армия Римской империи должна рассматриваться скорее как социальный субъект (entity), нежели как государственный институт[289]. Он верно замечает, что высокомерие, неуправляемость, а иногда и непокорность войск коренилась не только в насилии, присущем их идентичности, и привилегированном положении, какое они имели в имперском обществе, но и в традиционных правах на свободу слова римских солдат-граждан республиканской эпохи[290].