Солдаты Римской империи. Традиции военной службы и воинская ментальность

Сильная морализаторская тенденция и явная антипатия присущи многочисленным высказываниям античных авторов о солдатах времен гражданских войн. Уже у Цицерона и Вергилия солдаты предстают как чужеродные римскому обществу элементы, как деревенщина и варвары со всеми коннотациями грубости, дикости, безбожия[385]. Для Цицерона, например, воины Помпея, участвовавшие в походе против Митридата, суть «храбрые, но неотесанные солдаты» (Cic. Pro Arch. 10. 24), а солдаты Антония, находившиеся в Риме в 44 г. до н. э., и вовсе воспринимаются как настоящие варвары[386]. В эпоху империи указания на варварский облик провинциальных легионов становятся действительно общим местом[387]. Впечатляющую картину рисует Тацит, рассказывая о пребывании солдат Вителлия в Риме (Hist. II. 88): «Одетые в звериные шкуры, с огромными дротами, наводившими ужас на окружающих, они представляли дикое зрелище. Непривычные к городской жизни, они то попадали в самую гущу толпы и никак не могли выбраться, то скользили по мостовой, падали, если кто-нибудь с ними сталкивался, тут же разражались руганью, лезли в драку и, наконец, хватались за оружие. Даже префекты и трибуны носились по городу во главе вооруженных банд, наводя всюду страх и трепет» (пер. Г.С. Кнабе). Войско флавианцев, взявшее и разграбившее Кремону, Тацит именует многоязыкой, многоплеменной армией, где перемешались граждане, союзники и чужеземцы, где у каждого были свои желания и своя вера (Hist. III. 33. 2; ср.: II. 37. 4; I. 54. 4)[388]. У того же Тацита преторианцы называют легионеров Вителлия перегринами и чужеземцами, peregrinum et externum (Hist. II. 21. 4), а в речи британского вождя Калгака говорится, что у большинства римских солдат нет родины или она вне Италии (Agr. 32). Дион Кассий укоряет Септимия Севера тем, что он, открыв доступ в гвардию легионерам (имеются в виду главным образом паннонцы, которые для Диона вообще суть воплощение варварства – их он называет κακοβιώτατοι ἀνθρώπων, «те, кто влачит наиболее жалкое среди всех людей существование» (XLIX. 36. 2), наполнил город разношерстной толпой солдат самого дикого вида, с ужасающей речью и грубейшими манерами (LXXIV. 2. 6; ср. SHA. Did. Iul. 6. 5: barbaros milites). В основном это были, видимо, те иллирийцы и паннонцы, которых, по словам Геродиана (II. 9. 11), отличали храбрость, телесная крепость, воинственность и кровожадность, но вместе с тем бесхитростность. Для другого позднего автора солдаты уже «почти варвары»; набирать же их в войска побудила распущенность граждан, следствием чего стали порча нравов и подавление свободы (Aur. Vict. Caes. 3. 14; 27. 7). Судя по многим замечаниям в источниках, фактором «варваризации» внешнего облика и нравов римских легионеров был не только набор провинциалов в регулярные части, но и их тесное соприкосновение с населением тех провинций, где они несли службу (Caes. B.C. I. 44. 2; III. 110. 2; [Caes.] B. Alex. 53. 5; Lucan. Phars. X. 402–406; Tac. Hist. I. 53; II. 80). Напротив, Плиний Младший, желая похвалить солдат, прибывших с Траяном в Риме, подчеркивает, что они ничем не отличались от городского плебса – ни одеждой, ни спокойствием, ни скромностью (Pan. 23. 3). В отличие от положительной в целом оценки заимствований у варваров военного опыта, вооружения и боевых приемов, варварские черты во внешнем облике солдат и офицеров[389]вызывают подчеркнуто негативную оценку в литературных источниках.