Солдаты Римской империи. Традиции военной службы и воинская ментальность

Однако, по мере того как службы в армии превращалась в профессию, римский солдат в общественном мнении все больше предстает как наемник, потенциальный грабитель достояния мирных граждан[394]и соответственно наделяется всеми пороками этого социального типа, столь хорошо известного еще греческой литературе позднеклассического и эллинистического времени[395]. Корыстолюбие, алчность, жадность до низменных удовольствий, тяга к роскоши и праздности, распущенность и своеволие, наглость и бесчестие – таков стандартный набор этих черт, которые с особенной силой подчеркиваются, когда речь идет об угрозах гражданскому обществу со стороны войска и его вождей, преследующих свои амбициозные цели. Для античных писателей вполне очевидной представлялась причинно-следственная связь между этими пороками, гражданскими смутами и установлением единовластия в Риме. Например, по однозначному заключению Плутарха (Marc. Cor. 14), «мздоимство поразило суды и войска и, поработив оружие деньгам, привело государство к единовластию» (пер. С.П. Маркиша; ср.: Plut. Sulla. 12). По его же мнению, события после смерти Нерона доказывают, что «нет ничего страшнее военной силы, одержимой темными и грубыми страстями, когда она стоит у власти» (Galba. 1. Пер. С.П. Маркиша). Аналогичное мнение высказывает и Геродиан, который пишет (II. 6. 14), допуская явный анахронизм, что после убийства Пертинакса «впервые (!) начали портиться нравы воинов, и они научились ненасытно и постыдно стремиться к деньгам» (пер. А.И. Доватура), а продажа преторианцами императорской власти Дидию Юлиану с позорного аукциона стала прелюдией к последующим смутам и кровопролитию[396]. Указания на распутство, страсть к наслаждениям и деньгам, своеволие (luxus, voluptas, licentia, lascivia), продажность явно преобладают в тех характеристиках, которых удостаиваются солдаты в литературных источниках, и эти черты однозначно противопоставляются древней дисциплине, обычаям предков, воинской доблести и чести. «Чести и верности нет у людей на службе военной; Руки продажны у них: где больше дают, там и право», – восклицает в одном месте Лукан (Phars. X. 407–408. Пер. Л.Е. Остроумова. Сp.: V. 246–247, а также Aur. Vict. Caes. 26. 6). По словам Тацита (Hist. II. 69), в результате действий Вителлия армия теряла силы в распутстве и наслаждениях, вела себя вопреки старинной дисциплине и установлениям предков, при которых Римское государство зиждилось на доблести, а не на богатстве (cp.: Ann. XI. 18. 2; Liv. VII. 25. 9). Чаще всего алчность воинов трактуется как главнейший мотив их поведения. Уже в золотой век республики, вопреки тем старинным порядкам и организованности, которые отличали римское войско при взятии городов и были с восхищением описаны Полибием (X. 16. 2—17. 5), страсть к добыче и грабежу оказывается сильнее приказа и уговоров военачальника, приводит к насилию, осквернению святилищ и даже убийству собственных товарищей[397]. Обещание полководцев отдать на разграбление осажденный город становится настолько действенным стимулом для солдат, что они готовы ради наживы забыть об опасностях, усталости, ранах и крови (Tac. Hist. III. 27; 28; V. 11). Miles impius – это человек, который всегда наживается преступным путем[398], несет разорение мирным жителям как своего отечества, так и чужеземных стран; он особенно опасен, если его алчность и распущенность поощряются соответствующим поведением командиров[399].