Солдаты Римской империи. Традиции военной службы и воинская ментальность

Важно отметить, что в качестве хорошего воина мыслился не всякий сельский житель, не пролетарий, но достаточно зажиточный крестьянин или вообще собственник. Наверное, поэтому у Цицерона вызывали очень резкое неприятие те rustici и agrestes homines, которые набирались в легионы во время гражданской войны и которых он даже в одном месте именует «скотиной» – pecudes (Phil. VIII. 9; cp. X. 22)[535]. На мотивы предпочтения в качестве воинов состоятельных граждан указывает Авл Геллий, который, говоря о том, что пролетарии и capite censi призывались в войско только в чрезвычайных ситуациях, объясняет это тем, что имущество и деньги, которыми обладали воины, являлись своего рода залогом и опорой их верности и любви к отечеству[536]. По той же причине, видимо, и Валерий Максим (II. 3 pr.; II. 3. 1) называет введенный Марием набор в легионы неимущих «негодным» (fastidiosum dilectus genus), противопоставляя этому новшеству то время, когда народ, с готовностью отдаваясь воинским трудам, не допускал, чтобы полководцам приходилось приводить к присяге неимущих, которым из-за их бедности не доверялось дело защиты государства (publica arma). Валерий Максим при этом подчеркивает не столько военные мотивы этого шага Мария, сколько корыстно-политические. Эта же мысль звучит и у Саллюстия: Марий набрал солдат вопреки обычаю предков, не по цензовым разрядам, ибо для человека, стремящегося к господству, наиболее подходящие люди – самые бедные, «которые не дорожат имуществом, поскольку у них ничего нет, и все, что им приносит доход, кажется им честным» (Sall. B. Iug. 86. 2–3. Пер. В.О. Горенштейна. Cp.: Iul. Exuperant. Opusculum. 2. 9—12). Тацит следует тому же стереотипу, когда пишет, что такие бедняки и бездомные (inopes ac vagi), добровольно поступающие на военную службу, не в состоянии были проявить старинную доблесть и дисциплинированность (eadem virute ac modestia agere – Tac. Ann. IV. 4. 2; ср. пассаж о vernaculo multitudo в Ann. I. 31. 1)[537].

Связывая начало пролетаризации легионов с Марием, римские писатели (cp.: Gell. XVI. 10. 14; Flor. I. 36. 13; Quint. Decl. III. 5) отчасти грешат против истины. Дело не только в том, что пролетарии и прочие неимущие неоднократно призывались под знамена еще во времена ранней республики[538]. Многие современные исследователи не склонны преувеличивать радикальность шага, предпринятого Марием, отмечая, что имущественный ценз для службы в легионах к концу II в. до н. э. снижался, по всей видимости, не менее двух раз (с 11 тысяч ассов до 1,5 тысячи), а сам Марий фактически не нарушал каких-либо узаконенных норм. Запись неимущих в легионы в годы Югуртинской войны сама по себе имела лишь изолированное значение. Только в ретроспективе стало ясно, что войско из пролетариев могло превратиться в политическое орудие в руках лишенных предрассудков полководцев, и этим объясняется ожесточенность нападок на Мария в литературных источниках. Кроме того, пролетаризация легионов в последние десятилетия республики отнюдь не была тотальной[539], а в позднереспубликанский период многие солдаты, в том числе (и даже в большей степени) «новые граждане» из италиков, оставались собственниками (Cic. Att. VIII. 12; Dio Cass. XLVIII. 9. 3; cp.: Plut. Crass. 10. 2).