Нельзя не указать и на другие факты, свидетельствующие о реальной значимости морально-правовых критериев пригодности к военной службе. Выше было уже отмечено, что в ряды армии не могли быть зачислены лица определенных профессий, а также обвиняемые или осужденные за какое-либо уголовное преступление[550]
(Dig. 49. 16. 4. 7), включая и прелюбодеяние. Это, очевидно, связано с тем, что такие лица становились infames и умалялись в своей правоспособности и чести. Если же по Юлиеву закону de adulteriis обвинялся солдат, уже находившийся в рядах войска, то он, становясь infamis, автоматически с бесчестием увольнялся со службы (sacramento ignominiae causa solvat – Dig. 3. 2. 2. 3). В подтверждении действенности этой нормы можно сослаться на свидетельство Плиния Младшего (Epist. VI. 31. 4–6) о том, что Траян разжаловал и выслал центуриона, который стал любовником жены военного трибуна[551]. Тот военнослужащий, который не преследовал любовника своей жены, не только увольнялся со службы, но и подлежал ссылке[552]. Здесь имеется в виду deportatio – наиболее суровый вид изгнания, обычно связанный с конфискацией всего имущества и лишением гражданства, тогда как lex Iulia de adulteriis за данное преступление, которое расценивалось как сводничество, предусматривал более мягкий вид ссылки – relegatio, суть которого в запрещение или приказании пребывать в определенном месте[553]. Наказанию за адюльтер подвергался и воин, сожительствовавший с дочерью сестры (Dig. 48. 5. 12. 11. 1). Иначе говоря, в отношении воинов наказание оказывалось более строгим, чем в отношении гражданских лиц. По мнению Г. Веш-Кляйн, это объясняется тем, что солдат, оказавшийся обманутым мужем, был обязан донести на неподобающее поведение своей жены, ибо солдатский брак рассматривался в рамках не только гражданского права, но и воинской дисциплины. Кроме того, adulterii нередко были сослуживцами мужа[554]. Веш-Кляйн связывает такое ужесточение наказания с теми моральными принципами, которые стремился утвердить в своем законодательстве император Адриан, категорически предписавший в одном из своих рескриптов считать недействительными солдатские завещания в пользу женщин, подозревавшихся в слишком вольном сексуальном поведении[555]. Таким образом, адюльтер карался даже строже, чем дезертирство при известных обстоятельствах[556].Пожизненное лишение чести закрывало официальный путь на военную службу; если же бесчестие имело срочный характер (transactum de futuro sit) и по его окончании позволялось вернуться в свое сословие и домогаться почетных должностей, то в этом случае вступление на военную службу не возбранялось (Dig. 49. 16. 4. 4). Примечательно, что в данном пассаже право поступить на военную службу фактически приравнивается к ius honorum. Стоит также обратить внимание на одну любопытную норму (Dig. 47. 17. 3), которая гласит, что воин, уличенный в банном воровстве (furtum balnearium), подлежит позорящей отставке. Такое наказание является более серьезным, нежели за кражу оружия, за которую полагалось только разжалование (Dig. 49. 16. 3. 14). Возможно, в данном случае, как и в других, рассмотренных выше, имеет место применение того принципа, формулировку которого дает Эмилий Макр в Dig. 48. 19. 14: quaedam delicta pagano aut nullam aut leviorem poenam irrogant, militi vero graviorem («за некоторые проступки на штатского человека налагается либо более легкое наказание, либо никакого, на воина же – более тяжелое»)[557]
.