Солдаты Вермахта. Подлинные свидетельства боев, страданий и смерти

Кодекс воинских преступлений в случае «трусости перед врагом» и при дезертирстве, за редким исключением, предусматривал смертную казнь. И немецкая военная юстиция часто применяла эту статью. Всего в отношении немецких солдат было приведено в исполнение 20 тысяч смертных приговоров, почти столько же, сколько и в Японии. Американцы казнили 146 солдат, в Советском Союзе это число оценивается в 150 тысяч [801].

Число казненных солдат было феноменом поражения и с осени 1944 года заметно выросло. До этого времени казалось, что многие солдаты рассматривали смертную казнь за дезертирство и даже за недостаточную храбрость как нечто совершенно нормальное. Лейтенант Хольштайн из 15-й мотопехотной дивизии в декабре 1943 года рассказывал о своем опыте в России за два года до этого. Его сосед по комнате обер-фельдфебель Бассус с любопытством выведывал о событиях кризиса под Москвой зимой 1941/42 года. Лейтенант подтвердил, что и тогда были дезертиры.

ХОЛЬШТАЙН: Отдельные были, конечно, всегда. Кто с самого начала воевал в России, и все же прошел большую часть по этим болотам и лесам, грязи и дерьму, пережил ненастную осень, а потом оказался в холоде, а потом — русский прорыв, то люди тогда, естественно, видели все в черном цвете и говорили: «Ну, теперь все, теперь мы всем этим сыты по горло». И чтобы быстрее отступать, многие бросали оружие, винтовки, и все, что было незначительного. Но их приговаривали к смерти. Так и должно быть! Им надо же было только объяснить, что такого вообще не должно быть [802].

Обер-фельдфебель Бассус был удивлен, что такое случалось уже в 1941 году. Но оба успокоили себя тем, что тогда это были лишь отдельные случаи. Но они совершенно не сомневались в том, что за это необходимо было карать смертью.

За период до конца 1944 года есть много свидетельств пленных, бывших свидетелями казней солдат, объявленных трусами, или слышавших рассказы очевидцев — как в случае рассказов о расстрелах в рамках «борьбы с партизанами», такие рассказы никогда не встречали удивления, возмущения или отрицательных комментариев. Всегда вызывали интерес детали соответствующего случая, в остальном рассказы такого рода относились к прочувствованной нормальности войны. Некоторые генералы подчеркивали свою молодцеватость и тем, что в критической обстановке на фронте «просто ставили солдат к стенке», и при этом речь идет вовсе не о повсеместно известных нацистских фанатиках обороны. Так, например, генерал-лейтенант Эрвин Менни рассказывал о своих боях в России в 1943 году.

МЕННИ: Я тогда как раз принял свежую дивизию, только что прибывшую из Норвегии, то есть не понесшую потерь и хорошую. И тут последовал прорыв, когда пара парней просто задала стрекача. Тогда я немедленно строго вызвал военного судью, — а у того от страха дрожали коленки, — и там сразу за местом прорыва мы этих людей допросили, осудили и тут же расстреляли, на том же самом месте. Весть об этом разнеслась как верховой пожар, и с успехом, так что мы через три дня снова восстановили главный рубеж обороны. И с того момента в дивизии был абсолютный порядок.

Собеседник Менни генерал-лейтенант Шлибен в этом месте задал только один вопрос: «Где это было?» [803]

Успехи

Из 17 миллионов служивших в Вермахте около 80 хотя бы временно участвовали в боях на передовой. И тем не менее не у каждого была возможность проявить себя героем, одержать большую победу или выиграть битву. Количество радистов, ремонтников танков, авиамехаников было большим, и даже в пехотных дивизиях были пекари, мясники и ординарцы, которые за все время войны не сделали ни одного выстрела. Их жизненный мир фундаментально отличался от мира пехотного ефрейтора, танкиста или летчика-истребителя. И тем не менее общих черт у них было намного больше, чем можно предположить. Солдаты Вермахта хотели прежде всего одного: хорошо выполнить свою задачу, какого бы рода она ни была. Они хотели работать мотористами подводных лодок и воевать в Сталинграде саперами так же хорошо, какими хорошими они были в гражданской жизни бухгалтерами, крестьянами или столярами. Не только этика «хорошей работы» один к одному переносилась на новую профессию солдата, но и обычная на предприятиях разного рода критика плохих условий труда или бессмысленных процессов и распоряжений в Вермахте тоже имела место. Так, генерал-майор Альфред Гуткнехт сожалел по поводу недостатков в администрации, которые не давали ему эффективно работать в должности «инспектора автомобильной техники на западе».