Солдаты Вермахта. Подлинные свидетельства боев, страданий и смерти

Во всех современных обществах работа — ключевая категория социальной деятельности. То, что делают люди, упорядочивается в мире целей, которые в большинстве случаев ставятся не ими самими, а другой стороной: начальниками, уставом учреждения, предприятия, группы и т. д. Внутри разделяющих работу и ответственность взаимозависимостей деятельности отдельные по определению несут только частную ответственность, а именно только за ту долю общего процесса, в которую они что-то внесли. Но именно в этом находится обоснование того, что могут высвободиться композиции готовностей к действию и действий самого разного рода. Как из пилотов «Люфтганзы» или из резервистов-полицейских получались люди, убивавшие мирных граждан, так из компаний гражданской авиации, изготовителей печей или университетских кафедр получались патологические организации, способствовавшие массовым убийствам. Общественные функциональные взаимозависимости и учреждения являются накопителями потенциалов [993], и это верно особенно тогда, когда они находятся в войне. В случае мобилизации и особенно в процессе тотальной войны учреждения, предприятия и организации, которые в мирное время совершенно спокойно работают над своими разнообразными задачами, являются «важными с военной точки зрения», потому что могут легко перенастроить свои потенциалы. Случаи в истории, когда перековывали мечи на орала, встречаются гораздо реже тех, когда из «Фольксвагенов» делали армейские внедорожники. Но это показывает только то, что как раз современные, основанные на разделении труда, частной ответственности и инструментальном сознании взаимозависимости деятельности могут обслуживать и принимать любую мыслимую цель.

Так, Уте Даниэль и Юрген Ройлеке при рассмотрении коллекции немецких писем с Восточного фронта Второй мировой войны продвигают тезис Йенса Эбертса о том, что, по-видимому, «как будто война, поскольку она могла быть выражена ценностями из мира труда мирного времени (прилежание, терпение, выдержка, долг, повиновение, подчинение и т. д.), именно так и воспринималась. На фронте и при акциях зондеркоманд изменилось лишь содержание «работы», а не отношение к «работе» и к ее организации. В этом отношении солдат стал «работником войны» [994]. Такое понимание задач войны в форме работы показывает и письмо из Вьетнама, в котором капитан морской пехоты обосновывал матери причины продления срока своей службы и подробнее объяснял почетную и ответственную задачу ведения убийственной работы: «Здесь есть работа, которую необходимо делать. Почти ежедневно приходится принимать решения, затрагивающие сознательность. Мой опыт неоценим. Эта работа требует сознательных людей. Группе людей, выполняющих эту работу, нужен сознательный руководитель. За последние три недели мы убили более 1500 человек в ходе одной-единственной операции. Это показывает ответственность. Мама, я буду здесь нужен» [995].

Именно поэтому не потребовалось никакой глубокой психической перестройки, а также самопреодоления или социализации для убийства во время войны: тогда всего лишь сместилась взаимозависимость, в которой делают то, что делают и без того. Для солдат, которые по определению в этой новой взаимозависимости должны делать только то, чему их учили, совсем ничего не изменилось, кроме того, что это стало всерьез. Переход от тренировки и упражнения к применению, как это уже видно на многих примерах, будет нередко переживаться с удивлением, страхом, но в то же время с воодушевлением и восхищением. Но ни в коем случае не изменяется определение того, что необходимо делать и зачем люди здесь находятся.