Солдаты Вермахта. Подлинные свидетельства боев, страданий и смерти

В новых рамках строгой иерархии общества стремящееся наверх бюргерство вскоре развило радикальный милитаризм, который — в отличие от представлений аристократии, нацеленных на внутриполитическое господство, — предпологал возможно больший потенциал агрессии развивать во вне, чтобы осуществить претензии Германии на мировое господство. Основываясь на социальном дарвинизме, расизме и национализме, правая буржуазия, как и во многих других странах, решительно развивала антиконсервативное представление о радикальной войне народов за существование или гибель [92].

В последнее мирное время перед 1914 годом эти голоса едва можно было различить в общественной дискуссии, и только в ходе Первой мировой войны им удалось окончательно пробиться. Парадигматически это представляет восхождение Эриха Людендорфа [93] в центральные фигуры нового индустриального ведения войны массовыми армиями. Распространение общественных моделей насилия и социального неравенства этим получили дальнейшее развитие, точно так же, как храбрость, сила духа, повиновение, исполнение долга приобрели еще большую ценность. Идеал героической смерти, солдата, обороняющего свою позицию до последнего патрона, по крайней мере, в офицерских кругах получил новый расцвет [94].

Все это было не только характерным немецким феноменом, но и направлением всего общеевропейского развития. Возвращение к мифу о сражении царя Леонида за Фермопилы и возникшее в Наполеоновские войны выражение о борьбе «до последнего патрона», имели место и оказывали сильное воз-действие на умы в Британии и во Франции [95].

В мирные годы Веймарской республики широкие слои общественности распространяли национальное воинственное мышление и идею военизированного государства в качестве ответа на Версальский договор и бессилие государства [96]. Поэтому вывод из поражения 1918 года был очевиден: народ и государство должны уже в мирное время готовиться к следующей тотальной войне, которая на этот раз уже не будет вестись половинчатыми мерами [97]. 14 это в рамочных условиях Веймарской республики означало прежде всего духовную подготовку. Молодежи мужского пола должны были прививаться в немецком Вермахте (термин появился еще в 1919 году в Имперской конституции и в законе о военной службе 1921 года) «мужское воспитание» и «мужские добродетели». Все это полностью соответствовало традиционной линии придуманного Людендорфом «отечественного урока» 1917 года. Война должна была готовиться ментально, для нее требуются дух, воодушевление и способность к самопожертвованию [98]. Писатели направления «солдатского национализма» вроде Эрнста Юнгера, Эдвина Двингера или Эрнста фон Заломона распространяли среди народа стотысячными тиражами своих книг метафизически-абстрактный культ войны и при этом пользовались поддержкой таких многочисленных правонациональных организаций, как «Стальной шлем». Созданный в 1918 году, в середине 1920-х годов он насчитывал от 400 до 500 тысяч членов, все они были ветеранами-фронтовиками. Война и прославленный миф о бойце-фронтовике были центральными дискуссионными темами этого союза, точно так же, как и борьба против всякой «мягкости» и «трусости» [99].

Военизированное мышление, впрочем, укоренилось не только в среде правых партий, — прежде всего — Немецкой национальной народной партии (DNVP). Оно здесь было лишь особо агрессивно и остро представленным. Позитивную коннотацию военного и борьбы можно отметить почти во всех общественных группах, хотя и с характерными для них акцентами. В то время как студенчество и протестантизм показывали большую близость к милитаризму и правым партиям, католицизм здесь был явно сдержаннее, причем растущему милитаризму в обществе он мог противостоять все меньше. Левый либерализм поддерживал оборонное военизированное мышление в духе защиты Отечества, тогда как внутри СДПГ имелись сильные радикально пацифистские течения. Но и в их рядах в конце Веймарской республики завоевало место военизированно-национальное мышление. Это относится прежде всего к «Черно-красно-золотым Рейхсбаннер», боевому союзу, направленному против правых организаций, который хотя и выступал против агрессивной войны, но своими боевыми выступлениями и идеей создания народной милиции в качестве резерва армии не отрицал военизированного мышления [100]. КПГ точно так же выступала за распространение идеи пролетарского вооружения [101]; ее полу-военная организация — «Союз бойцов Красного фронта» даже имела оружие.