Солдаты вышли из окопов…

Чех в полной мере переживал свой рассказ. У него, очевидно, был природный дар чувствовать и изображать смешное. Он мимически показывал разочарование русских и удовлетворение австрийцев, которые под конвоем вели русских до тех пор, пока не дошли до их позиций, и только тогда сдали им свои винтовки. Карцев и Голицын смеялись, представляя себе эту забавную картину.

На них вышел правый боковой дозор разведки под командою Баньки, и тот охотно принял пленных.

— Непременно мне за них Георгия дадут, — хвалился он, забирая под мышку австрийские винтовки. — Скажу, что взял в бою и еще троих пострелял.

Банька, высоко отставляя локоть, крепко пожал руки разведчикам.

Карцев и Голицын продолжали путь. Они вышли на опушку и сейчас же должны были спрятаться в лесу. Немецкие колонны оказались совсем близко, их передовые дозоры, очевидно, уже втянулись в лес.

— Надо к своим пробираться, — беспокойно прошептал Карцев.

Они пошли в глубь леса, держа наготове винтовки, осторожно выглядывая из-за каждого дерева, прежде чем выйти на тропинку. Вдруг совсем близко послышались выстрелы. Разведчики укрылись за толстыми стволами сосен. Топот, выстрелы, стоны близились. Первым выскочил Банька. Он мчался, как гончая, низко пригибаясь к земле, широко раскрывая рот. За ним бежал Самохин, а позади, шагах в тридцати, неслись зеленоватые фигуры германцев. Карцев переглянулся с Голицыным, и оба выстрелили сразу. Два немца упали, двое других набежали сгоряча, и один из них, рыжий, грудастый, выстрелил, держа винтовку у бедра. Карцев проворно вскочил, — стрелять не было времени — длинный немецкий штык уже касался его груди. Он отбил штык сильным, резким ударом, но немец упрямо лез на него. Тогда Карцев сбоку оглушил врага прикладом, отскочил на шаг и, рванувшись, всадил штык в немца, как в чучело. Он увидел нелепо взмахнувшие руки и, уже не думая о падающем противнике, бросился на выручку к Голицыну, который, прыгая, увертывался от штыка наседавшего германца. Карцев повернул затвор и выстрелил. Пленные чехи вышли из леса и присоединились к русским.

15

Полк не выходил из тяжелых боев. Поздно вечером приехал начальник дивизии. Он ничуть не изменился с тех пор, как Уречин видел его за обедом. Розовый, детский лобик виднелся из-под козырька фуражки, голубые глаза глядели безмятежно. Показывая на карте участок, который полк должен защищать, он говорил, веско подчеркивая слова:

— Ни шагу назад отсюда, полковник. Ни шагу! Здесь с божьей помощью мы остановим противника.

Он уехал, и с тех пор никто в полку больше не видел его, так как, снятый вскоре с командования дивизией по представлению начальника штаба армии (абсолютное отсутствие инициативы, полнейшее неумение разбираться в боевой обстановке), он, пользуясь своими высокими связями, получил корпус в соседней армии.

На рассвете следующего дня Уречин, Васильев и Денисов осматривали позицию, которую надлежало занять полку. Она была на склоне большого холма, обращенного к неприятелю, открытая его обстрелу. Шагах в пятистах перед нею тянулись густые заросли кустов и дубовая роща. Для того чтобы сноситься с тылом, приходилось подыматься на вершину холма. Уречин молча ходил по склону, долго смотрел в бинокль на рощу, затем опустился на землю, рассеянно что-то подчеркнул на карте, два пункта обвел кружочками и медленно встал.

— Андрей Иванович, — сказал он, — мы эту позицию, конечно, не займем. Губить полк я не буду. Двинемся на Бутово и на Серяково.

— А приказ начальника дивизии, господин полковник?

— Отпишитесь… Дескать, согласно новой обстановке полк был вынужден… и так далее. Пошлите в штаб дивизии.

Через полчаса батальоны потянулись вдоль склона холма, скрытого от неприятеля. Впереди виднелся темный массив соснового леса.