Соленый берег

«И чтобы доказать мне, какой Славка мальчишка», — мгновенно мелькнуло у меня в голове.

Третьи сутки крутится над бухтой снежный буран, заходя то с кормы, то с бака. Иллюминатор будто занавесило — залепило. Днем и ночью — красный свет лампы, от которой то шевелятся, то бегают по каюте тени. Выйдешь на палубу — глаза забивает снежной порошей, на зубах что-то скрипит, не то песок, вылизанный ветром из портовых закоулков, не то ржавчина с «Маныча». Наша команда почти вся разбрелась по домам — никого, кроме вахты. По утрам приходит Власов, белый от снега, как полотенце. Долго сидит в кубрике, — дуя на красные руки, время от времени потирая хромую ногу.

— Что вы ходите, дядя. Володя? — как-то спросил я его. — Что мы, с Носоновым не присмотрим?..

— Скучно, Славка, дома… половики трясти?.. С молодыми и чаек попьешь — слаще выходит.

— Моряку чаек — только брюхо парить, — как всегда развязно бросил Носонов. — Слетал бы, Славка, как молодой, в магазин.

Носонов, как я уже понял, — из хохмачей, остряк-самоучка, как часто его называют у нас на судне. Но без таких, как Носонов, еще труднее в такие вот пустые дни, и поэтому; их хоть и слушают, но вполуха. Когда смешно — смеешься, не смешно — тоже неплохо: для компании человек старается, атмосферу поддерживает, чтобы, потеплее было. А на душе в последнее время, как за бортом, ниже нуля. На днях пришла с промысла еще, одна база — не Юркина.

На третьи сутки бурана Носонов, Власов и я сидели в рубрике, забивали «козла». Вдруг по судовой трансляций раздался голос Жмакина;

— Матрос Савельев — к капитану!

— Небось решил кэп угостить за труды твои капитанским чайком, — сказал Носонов, сильнее обычного врезав костяшку домино в столик.

— Чего это он? — сказал я, поднимаясь.

— Да, говорят, гриппует, может, в аптеку надо, — отозвался Власов.

— Без спирта не возвращайся, — крикнул мне в спину Носонов.

Жмакин сидел на диване с намотанным на шею толстым шарфом и листал одну из книг, рассыпанных на столе. Впервые вижу его в очках. Не знаю, может, очки, а может, болезнь подействовала на его лицо, но я его никогда не видел таким старым. Увидев меня, он сильно закашлял и стал собирать книги, складывая их в стопку. Потом вытер платком лоб и сказал сипло, тронув рукой грудь:

— Ишь, книг сколько накопил, а прочитать как-то не получилось.

— Неинтересные? — спросил я.

— Да нет, — сказал он, берясь за папиросы, — интересные… Да как-то все… — Он снова закашлял.

— Вы заболели…

— Да вот… Есть немного… Книги про войну на море, — сказал он, беря одну из них. — Нашел и про наш «Маныч», геройский старик, не лапоть какой-нибудь. Товарищ мой давний написал, служили вместе, вчера прислал. Хорошая книга… как о хорошем человеке…

Жмакин, с минуту полистав книгу, закрыл ее и вдруг сказал:

— Я тут, Славка, в пароходство звонил только что. Про «Амгуэму» спрашивал… Из диспетчерской сообщили: до весны оставили в море, в другой район промысла пошла… Такие, брат, дела.

— Это как, до весны? — спросил я растерянно.

— Да как… Наверно, план не потянули. Это бывает.

«Как же так? — пронеслось у меня в голове. — Ведь Юрка обещал, я ждал… Почему?! Так не бывает!» — хотелось крикнуть мне. Почему-то мне вдруг стало не по себе от прямого взгляда Жмакина. В голове крутились какие-то слова: хотелось возразить что-то капитану, даже сказать что-нибудь нехорошее, злое, будто не рыбный план, а Жмакин, что стоит передо мной, виноват в том, что я услышал.

— Из диспетчерской сообщили… — тупо повторил я, оглядываясь на дверь.

— Ага, оттуда, — как-то по-детски, просто ответил Жмакин.

— Может, судно перепутали?..

— Нет, Славка, такие вещи не путают. — Жмакин тяжело поднялся с дивана и стал, покашливая, расставлять книги на полке. — Ишь, сколько пыли накопилось, — пробормотал он, тронув рукой верх полки. Потом вернулся на свое место и спросил: — Ну, как на вахте, штормит?

— Что? — не понял я.

— Холодно, говорю, ветер…

— Да ничего…

— «Маныч»-то под ватерлинию льдом оброс, осел слегка. Не чуешь? — сказал он, поднимаясь и выглядывая в иллюминатор.

Я пожал плечами.

— Осел, осел… да-да. — Он расправил скатерть на столе, глянул на меня и каким-то притихшим вдруг голосом сказал: — Тут «Целиноград» на днях в море уходит, нужен матрос. Ты как думаешь?..