Соленый берег

А потом навалилась сплошная тайга, и в купе сразу потемнело. Нет уже ни облаков, ни солнца, и небо закрылось, будто летишь уже в каком-то безмерном зеленом облаке, не отличишь дерева от дерева — все в тугом клубке. Сердце непроизвольно сжимается, рука сама собой тянется забросить эту картину занавесками, в памяти мелькают какие-то страшные воспоминания, из детства ли, из прочитанного: умирающие от голода путники, черные ямы, хрип зверя… Жутко, стыдно, смешно. Сколько вечеров провели они с Аней, прохаживаясь по аллеям городского парка, где не встретишь скамейки, которая бы уже не была занята, темного скверика, откуда бы не летел шепот. Может, тогда-то и родилась у них мечта уехать так далеко, чтобы им никто не мешал, не подглядывал. А с какой завистью они смотрели на студенческие поезда, каждый год уходившие из города на великие комсомольские стройки. В громе оркестров всякий раз им передавалась взволнованность пассажиров, добровольно покидающих привычные, насиженные места, как будто это они в поезде, в этом окне, и это им машут цветами однокурсники, так и не решившие броситься в неизвестное. А потом, когда поезд отходил, не глядя друг на друга, шли назад, испытывая в душе одну и ту же неловкость от резкой смены тех чувств, которыми минуту назад билась грудь тем, чем снова приходилось жить. Утешало только одно — рано или поздно они закончат учебу, они гидрологи, и там, куда улетел поезд, найдется река и для них, река, еще не видевшая человека.

И вот их мечта сбылась. У них есть свой поезд, пришла и тайга, не с картинки, не с книжки. Как-то встретит она?

В отличие от Ани, всю жизнь прожившей в одном городе, Сергей вырос в деревне, в озерном ханкайском краю, где редки куртинки забитого ветрами дубняка, которые в высокую траву чуть ли не с верхом закрывало, да чахлая лоза, годная разве на веники, пыльные тополя по-над улицей. Все родное, близкое, осевшее в нем, ставшее привычным, незаметным. Ему постоянно хотелось чего-то необычного, такого, чего еще не бывало, чего можно было бы испугаться и хотелось испытать — испугаюсь ли? Последний раз заезжал домой полгода назад. Порадовался, что все осталось таким, каким увез навсегда в своей памяти. Все те же колки за околицей, с самого утра взлохмаченные ветерком, налитые вечерней сыростью тополя у крыльца, чуть слышно шуршащие растворившейся во тьме листвой. Волнующая музыка деревенской глуши, понятная только тому, кто на ней воспитан: полночный брех собаки, шумные вздохи коровы из сарая, треск и шипенье поленьев в печке, и близкое этой музыке стрекотанье цикад в облитых солнцем травах, надрывный крик петуха, и каждой ночью таинственный скрип за окном, и тугой стук сердца… Как заметно медлительна стала в разговорах мама, как рассыпались и потемнели морщинки на ее лице, а глаза стали совсем серыми.

Они так торопились поскорее увидеть свою реку, окунуться в новую жизнь, что он как-то забыл про свое село. Особенно приятна для него сейчас решимость Ани, которая, несмотря на уговоры родителей подыскать место поближе к дому, не отступила ни на шаг от их общего плана. Ему пришлось пустить в ход все свое красноречие, чтобы родители поверили: с ним Аня не пропадет, даже если бы они оказались на необитаемом острове.

Выбор места работы был не случаен. Гидроточка находилась на реке Альме, на которой в прошлом году Сергей проходил недельную практику, «забросившись» на нее вертолетом. Эта практика запомнилась ему на всю жизнь. В Альме он тонул.

Только что прошли сильные дожди, река неслась почти вровень с берегами, обычно очень обрывистыми, высокими. Удивляли тропинки, выбитые в траве, что петляли вдоль берега. Некоторые из них просто обрывались у самой воды. По одной из таких тропок он шел в тот день.

И вдруг он почувствовал, как земля под ним качнулась и медленно пошла вниз, в воду. Он ничего не понял. Мимо пролетел жирный, холодный береговой срез. Он машинально ухватился за зеленую кромку, повисел какое-то мгновение, руки сорвались, и он упал в воду, которая еще бурлила и пенилась, только что приняв массив подмытого берега, на котором он стоял.

Обезумев от страха, от ощущения какой-то страшной силы, которая тянула его вниз, дико и пронзительно выл. Его несло с такой быстротой, что ничего не было видно перед собой. Все крутилось, мешалось. Иногда его прибивало к берегу, он инстинктивно хватался за что-то, но глубина была большая, земля рвалась с рук. Сердце уже обдало холодом, в голове стало тихо, свободно. Его уже накрывало водой, и он уже не сопротивлялся, так покойней, так лучше. И вдруг на какой-то миг что-то ударило в нем, какая-то предсмертная конвульсия, которой ответила его звериная душа на дикую ярость реки. Этого хватило на какой-то метр движения к берегу, ставшего, к счастью, положе. Он зацепил ногами дно. В тот день он долго лежал на берегу не двигаясь, не открывая глаз. Не было сил подняться, пока не освободило от петли, в которую его скрутила река.